«А зачем становиться мальчиком? У вас же не будет члена». Минчанин о том, как на его трансгендерность реагируют окружающие

«Мама сказала, что и так все поняла»

Фактически в семье я делал два каминг-аута. Первый касался сексуальной ориентации. Я не сразу осознал, что именно со мной происходит, и старался воспринимать себя как пансексуальную девушку. Тот каминг-аут произошел довольно рано – мне было лет двенадцать. Или это не рано?

В общем, я сказал матери, что кроме парней мне нравятся девушки. Все прошло очень хорошо: в ответ мама спросила, не присмотрел ли я себе кого-нибудь. Мне в этом плане очень повезло – мама никогда не была консерваторкой.

Вторым каминг-аутом было мое сообщение о том, что я собираюсь встать на учет в психиатрический диспансер по поводу коррекции биологического пола. И все снова было очень круто – мама просто сказала, что и так уже все поняла.

Такая реакция меня более чем удовлетворила, потому что я слышал от знакомых об очень жестких вариантах того, как на новость о трансгендерности ребенка реагируют родители. Мне рассказывали, как людей выгоняли из дома, как на приеме в психиатрическом диспансере отец бил своего ребенка и угрожал специалисту, мол, если тот даст разрешение на прохождение всех процедур, ребенка вышвырнут на улицу и вся семья от него отречется.

Моя мать не была рада тому, что я ощущаю себя мужчиной и планирую менять документы, потому что она понимает, сколько проблем связано со всем этим процессом: и медицинских, и социальных, и юридических.

«Психологиня спросила, зачем становиться мальчиком, если не будет члена»

Внешние изменения стали происходить достаточно поздно, когда мне было 18 лет. До этого я выглядел достаточно феминно, и из-за этого у окружающих сейчас возникают вопросы, почему, мол, я что-то стал менять, если мне так долго жилось нормально в женственном виде. Тем не менее последние два года я состою на учете в диспансере и нахожусь на пути к смене паспорта.

Когда я решался на каминг-аут перед матерью, был страх, что сейчас обо всем расскажу, а потом по какой-то причине не смогу реально пройти весь путь изменений, и мне придется отступиться. Я же хорошо знаю маму и в тот момент понимал, что действительно жесткой реакции у нее не будет. Меня пугало, что в будущем может случиться что-то, и я пойму: мне не светит ни смена паспорта, ни операции, – и придется жить прежней жизнью. Этот страх был очень сильный.

Первые несколько приемов у психолога – это прессинг: «А зачем вам становиться мальчиком, у вас же все равно не будет члена?» То есть психологиня на полном серьезе считает: раз у меня не будет полового члена, жизнь никак и не изменится. И я пытался объяснить, что социальная жизнь – очень широкое понятие, что не все упирается в вопрос наличия первичных половых органов.

Даже юридическое признание меня мужчиной значительно облегчит жизнь во всех сферах – и в университете, и во всех других местах и ситуациях, где необходимо предоставлять свои личные данные. Да даже на входе в клуб, когда показываешь «женский» паспорт, порой возникают вопросы. Но психологиня уверена, что со мной стоит обсуждать эти моменты таким вот специфическим образом.

На позапрошлом сеансе, например, сказала, что мне просто надо признать, что я лесбиянка. Наши специалисты, видимо, считают, что на коррекцию пола идут для того, чтобы «законно» спать с представителями своего акушерского пола. Ни бисексуальности, ни пансексуальности для них не существует, любые отклонения от «правильной» ориентации – противопоказание к переходу.

«Меня выгоняли с пар за то, что говорил о себе в мужском роде»

С одногруппниками мне повезло, потому что, во-первых, собралась такая компания, которая сама по себе прошаренная в квир-теме, а во-вторых, некоторые сами представители сообщества. Журналисты – люди, которые в принципе в курсе происходящего в мире.

Одногруппники и одногруппницы долго за мной наблюдали. Они видели те изменения, которые со мной происходили, потому что все трансформации начались как раз во время обучения в университете. В общем, кто-то раньше, а кто-то позже, но в результатет все в группе меня приняли.

С преподавателями хуже. Находились индивиды, которые выгоняли с пар за то, что я о себе говорил в мужском роде, и советовали «разобраться со своими психическими расстройствами». После этого случая мне пришлось решать вопрос через деканат – это же реальное оскорбление! Дело на кафедре замяли, не хотели скандала, но общаться со мной после этого стали мягче. Никаких извинений со стороны преподавателя за ту выходку так и не последовало.

Есть преподаватели, перед которыми я в принципе не собираюсь делать каминг-аут, потому что понимаю, что мировоззрение этих людей слишком далеко от того, чтобы что-то понять о трансгендерности.

Каждый раз, когда на паре спрашивают, есть ли Дарья в аудитории, хочешь или не хочешь, но будешь поднимать руку и отзываться. Ничего приятного в этом, естественно, нет. А недавно я случайно подслушал разговор преподавателей, в котором они называли меня «травмированной студенткой». И, мол, если она сменит паспорт, то будет скандал на весь журфак, и надо с этим срочно что-то делать.

Только один преподаватель действительно хорошо отнесся: он увидел интервью со мной на 34mag.net и спросил, почему я раньше ничего не сказал. Он сразу же написал в журнале карандашом «Евгений» и так и обращался ко мне. Это была лучшая реакция, на которую я вообще мог рассчитывать.

«Бабушка позвала моего дядю, и он меня избил»

До моих пятнадцати лет мама встречалась только с мужчинами, а потом у нее появилась девушка. В браке она не была, и отца у меня юридически нет. Мы живем вместе с бабушкой, на наши с мамой каминг-ауты она отреагировала очень жестко. Началась семейная война, и спасало только то, что квартира трехкомнатная, есть куда спрятаться. Если бы это происходило в однушке, мы, наверное, просто поубивали бы друг друга.

Все началось с обычной семейной травли – бабушка то с нами не разговаривала, то демонстративно перемывала за нами посуду, то еще как-то показывала свое отвращение. И закончилось все тем, что бабушка позвала моего дядю, маминого брата, пожаловалась, будто я громко включаю музыку. Дядя приехал и избил меня.

Мы сняли побои и подали заявление в милицию. Но все равно ничем хорошим это не закончилось: мы искали варианты, как разменять квартиру, и бабушка пообещала в итоге нам этот размен при том условии, что я заберу заявление.

Сейчас я очень об этом жалею. А тогда решил, что так будет лучше для всех. Естественно, никакого размена в результате не было – уже через месяц после случившегося бабушка отказалась от всех обещаний. Дядю с тех пор я не видел ни разу.

Тот эпизод, конечно, оставил определенный след. Больше года у меня диагноз «клиническая депрессия», и я принимаю соответствующие препараты, но изменения пока минимальные. Я думаю, мне станет значительно лучше, когда пройду некоторые этапы трансгендерного перехода.

«А может, не надо было вообще это все начинать?»

Сейчас в сексологическом отделении происходят какие-то трансформации, и мы, ожидающие комиссии, оказались как бы вообще без специалистов. По идее, приемы у врача должны быть не реже чем раз в три месяца, а я не был там уже месяцев пять.

Это происходит не по моей вине – просто прямо сейчас и мне, и другим людям в такой же ситуации некуда идти. Теоретически это может негативно сказаться на комиссии, потому что мы не имели должного наблюдения. Но, я считаю, они должны как-то войти в наше положение и учесть, что приемов не было не по нашему желанию.

А пока что мы все в очень подвешенном состоянии. Вроде как комиссия запланирована на декабрь, но посмотрим, как там что будет.

Конечно, у меня бывают моменты слабости, и где-то на краешке сознания появляется мысль: «А может, не надо было вообще это все начинать?» Но в такие моменты я себя спрашиваю, как мне было бы хуже сейчас: если бы я ничего не менял или все же так, как оно есть? И прихожу к выводу, что без изменений мне было бы намного сложнее.

Если бы я не решился на переход, то остался бы на всю жизнь с проблемами самоидентификации, которые пытался бы как-то игнорировать. Ведь самое сложное – это не каминг-аут перед другими, а именно открытость с самим собой.

В наше время ведь очень легко представить, что ты просто девушка, которая выглядит не совсем феминно. И всегда можно сказать: «Я веду себя так, как веду, потому что это моя позиция как женщины».

В целом, быть маскулинной девушкой гораздо проще, чем феминным парнем. Я могу ходить по улицам, вот прямо как есть сейчас, и меня будут принимать то за девушку, то за парня – такой андрогинный вариант. А человек с биологическим мужским полом не может надеть платье и выйти так на улицу – его просто побьют. Меня тоже, конечно, могут побить, но шансов меньше.

А недавно я провел эксперимент: если иду, держась за руку с парнем, ко мне обращаются в женском роде, а если я иду так же с девушкой, то меня уже воспринимают как парня. Стереотипов очень много, и гендерные предрассудки часто переплетены с гомофобией и гетеронормативностью. Люди просто додумывают то, что хотят видеть.