Конспект лекции: что определяет наше понимание любви, кто такой идеальный партнер и как меняются романтические отношения в 21-м веке

Анна Шадрина долгое время работала журналисткой, а затем обнаружила, что ей не хватает инструментов для осмысления происходящего вокруг. В 30 лет Анна задалась вопросом о том, почему в ее поколении гораздо меньше женщин, которые к 30 вышли замуж и стали матерями: «Мне было очень интересно понять – это что-то не так со мной, с моими ровесницами, мужчинами вокруг или что-то не так с меняющимся миром». Так Анна попала в магистратуру ЕГУ по программе гендерных исследований, а затем на основе своей магистерской работы написала книгу «Не замужем: Секс, любовь и семья за пределами брака». Сейчас Анна пишет докторскую диссертацию в Университете Лондона, работает на стыке социологии частной жизни и психосоциальных исследований, а также готовит к публикации новую книгу «Дорогие дети. Падение рождаемости и рост цены материнства в 21-м веке». По мотивам своей докторской диссертации Анна планирует написать третью книгу о женщинах старшего возраста, которые также живут вне брака, – это вдовы или женщины в разводе.

– Мне в первую очередь интересен женский опыт, так как я смотрю на все эти процессы через себя. Но, конечно, все, о чем я говорю, касается и мужчин, и небинарных людей, потому что все это глобальные, затрагивающие всех нас процессы, – поясняет Анна Шадрина.

ЧТО МЫ ЗНАЕМ О ЛЮБВИ И ОТКУДА МЫ ЭТО ЗНАЕМ?

У британского социолога Энтони Гидденса есть тезис о том, что концепту «романтической любви», которую мы принимаем как что-то вечное, не более 300 лет. «Романтическая любовь» вырастает из концепта «страстной любви». До возникновения романа как литературного жанра любовная пара в культуре описывалась как два человека, которые живут своей страстью здесь и сейчас. Их любовь не направлена в будущее. У такой пары нет того, что мы сегодня называем «совместным жизненным проектом». Любовь такой пары вырастает из религиозного чувства – любви к богу, но при этом она очень эротически окрашена.

С развитием романа в литературе люди учатся описывать свой чувственный опыт через определенную драматургическую форму – как историю с захватывающим началом, драматической серединой и освобождающей развязкой. Теория нарратива объясняет, что историй в готовом виде не существует. Жизнь состоит из большого числа событий, которые мы отбираем и формируем в определенный порядок. Так рождаются истории.

Современная любовная история предполагает влюбленных, которых разделяют непреодолимые препятствия. Вся история строится вокруг преодоления этих препятствий, что создает напряжение или, как это еще называют, драматическую пружину. Каждый эпизод этой истории направлен из пункта, где влюбленные несчастны, в пункт, где текущие препятствия между ними преодолены. В финале, который знаменуется окончательным соединением двух сердец, счастливы не только влюбленные, но и аудитория, потому что все волнения наконец позади.

Современные любовные истории уже не просто о том, что двое людей теперь будут долго заниматься сексом. Эти истории еще и о единении родственных душ. Современные влюбленные, прежде чем соединиться, размышляют: а сделает ли этот союз меня более счастливым, более реализованным? Каждое современное произведение о любви не игнорирует того факта, что вокруг есть масса других людей и вариантов отношений. Это делает историю любви уникальной, но и очень хрупкой одновременно.  

«ЛЮБОВЬ – ЭТО ЖЕНСКИЙ ПРОЕКТ»

Гидденс называет любовь «женским проектом». В большинстве обществ мужчин и женщин воспитывают по-разному: девочек с рождения учат отвечать за заботу и все, что связано со сферой чувств. Поэтому Гидденс шутит, что любовь возникает не тогда, когда двое смотрят друг другу в глаза и начинают целоваться, а тогда, когда одна женщина рассказывает другой «историю» своей любви, используя инструменты драматического повествования. Мужчины, конечно, тоже так делают. Но именно женщины назначаются ответственными за создание и сохранение любовных отношений. Женщины в первую очередь являются потенциальными клиентками различных сервисов, предлагающих «починить» любовь, если что-то не ладится. Любовь, помимо того что происходит внутри пары, это еще и индустрия, и идеология, и целая система институций, регулирующая, что люди принимают за любовь и как они с этим обходятся.

Астрологи, психологи, ток-шоу о частной жизни вместе создают устойчивое представление о том, как выглядит «здоровая история любви». Если на каком-то этапе «любовного производства» происходит отступление от конвенционального сценария, если что-то развивается не по тому плану, который миллионы раз воспроизведены в культуре, наши датчики немедленно сигнализируют об опасности. Рынок любовного консультирования приходит на помощь, предлагая варианты, как любовную неполадку можно устранить: от техник манипулирования партнером вроде «ваш партнер Козерог, поэтому держите его все время на определенном расстоянии» до совместной проработки ранних психологических сложностей.

В произведениях культуры романтическая любовь всегда объясняется через жертву. Если человек готов пожертвовать собственными интересами ради интересов партнера или партнерши, мы понимаем, что этот человек действительно влюблен. При этом эталон жертвенности в современной детоцентристской культуре – это материнская любовь.

Современный стандарт материнской любви предписывает матерям уже не просто практическую заботу, но высококвалифицированную работу по созданию «здорового» психологического климата вокруг ребенка. Романтическая любовь заимствует идею материнского стандарта в качестве того, как должна выглядеть «настоящая любовная жертва». «Идеальный партнер» – тот, кто гарантирует полную безопасность, идеальный союз – безопасный, стабильный, не подверженный угрозам извне. Если поскрести махровый стереотип про идеального партнера, за которым «как за каменной стеной», глубоко внутри этот запрос не про «брутального защитника», а про абстрактную маму, которая всегда в доступе и готова удовлетворять любые потребности. 

Возрастающая потребность в чувстве безопасности может объясняться тем, что жизнь становится все менее стабильной. До середины прошлого века социальные институты более-менее гарантировали линейность жизни: «родился – учился – женился – дети – внуки – пенсия – смерть». Теперь надо выбирать жизненную траекторию: где и когда учиться, жениться ли и сколько раз, заботиться ли о детях и о чьих, работать и выходить ли на пенсию – все это индивидуальный выбор. Но сама по себе возможность выбирать стиль жизни вовсе не означает, что у всех есть одинаковый доступ к процветанию. В ситуации растущей нестабильности идея любовного союза как островка безопасности обретает особую ценность. Ожидания от романтического партнера возрастают пропорционально. Важно сказать, что все это говорится об условиях жизни в больших городах.

Еще сто лет назад люди экономически не могли выживать вне брака. От такого союза не ожидалось особой эмоциональной близости, хотя она часто и возникала. Но идея была не столько в психологическом комфорте, сколько в готовности выживать вместе. Сейчас пара не обязательно вступает в брак. Материальное благополучие, конечно, по-прежнему важно. Но идея любви чаще строится не вокруг этого. Современная любовь про то, кто мой партнер с точки зрения «жизненного проекта», «миссии», «призвания» и как это совместимо с моими собственными задачами. В итоге сексуальные партнеры в долгосрочных связях нагружаются функциями, которые теоретически могут быть отданы на аутсорсинг и выполняться командой специалистов. Арли Хохшильд, классик социологии эмоций, говорит, что задачи, возлагаемые на современных сексуальных партнеров, раньше осуществлялись целыми деревнями. Сегодня есть ожидание, что романтический партнер станет также близким другом, финансовым союзником, со-родителем, психологом, соратником и так далее. И вот когда отдельно взятый человек согласился под всем этим подписаться, мы можем рассказывать себе и другим историю о том, что мы нашли свою любовь. Следовательно, мы соответствуем идеалу успешного современного человека. Если с каким-то партнером не сложилось, важно, чтобы расстояние до следующего романа было минимальным. Иначе, с точки зрения современных понятий о счастье и успехе, мы – «лежалый товар, никому не нужны и не можем построить здоровых отношений».

«НЕПРИКАЯННЫЕ»

Фильмы, которые я приведу в качестве примеров, не очень связаны между собой, но при этом могут показать, как изменялось отношение к романтическим отношениям и от чего это зависело.

Американский фильм 1961 года «Неприкаянные» уникален с точки зрения роли, которую играет Мэрилин Монро. Ее традиционное амплуа – блондинка-инженю в поисках богатого мужа. Но этот фильм снят в начале «эпохи разводов» в США, и он неожиданно совсем о другом. В это время в домохозяйках из богатых пригородов начинает просыпаться «самосознание»: женщины начинают требовать права учиться, работать и выражать политические интересы. Параллельно цены на недвижимость возрастают настолько, что мужчина-добытчик больше не в состоянии один кормить всю семью. Женщины массово выходят на работу. Получив экономическую независимость, они все меньше согласны с тем, что забота о семье должна быть исключительно на них. Эти процессы порождают волну разводов. Героиня Мэрилин Монро только что развелась и знакомится в баре с героем Кларка Гейбла. Завязывается роман, и в какой-то момент он говорит ей: «Ты так прекрасна, я женюсь на тебе». На что она отвечает: «Спасибо, но это не обязательно».

Любая драма предполагает конфликт. Их конфликт в том, что она не очень торопится в новую связь. Она хочет не «замуж», она ищет родственную душу. Он же воплощает мачоподобный стандарт мужественности, по которому якобы тоскуют все женщины. На деле он просто не обучен понимать и выражать свои чувства, не умеет быть открытым и ранимым – всего того, чего ищет в нем она. В финале она ставит новый ультиматум – не «женись или гори в аду», а «либо оставайся ковбоем, либо имей смелость быть человеком». В западном кино возникает мотив нового любовного конфликта между «пробужденной женщиной» и «спящим» мужчиной.

А как в это время говорят о любви у нас?

«ЕЩЕ РАЗ ПРО ЛЮБОВЬ»

Конечно, это не единственное кино о любви, снятое в 60-е годы в СССР. И мотив, отраженный в нем, не единственный. В cоветском кино было много эмансипаторских идей, но тут хорошо видны социальные процессы, которые затрагивают женщин. Они несколько иные, чем на Западе: советским женщинам не надо было бороться за право работать за зарплату – они этим правом пользовались уже полвека. Считается, что именно поэтому «освободительных» женских движений у нас не случилось. Казалось бы, освобождаться было не от чего. Но давайте посмотрим, что говорится о любви в 1968 году. Кинообраз Татьяны Дорониной в этом кино по пьесе Эдварда Радзинского, мне кажется, во многом перекликается с образом Мэрилин Монро.

Итак, он воплощает идеал передового советского физика, она – стюардесса. Они знакомятся в ресторане, между ними вспыхивает чувство, в тот же вечер она едет к нему. Казалось бы, какой тут может быть конфликт и непреодолимые препятствия? Суть их драмы героиня проговаривает в разговоре с подругой. Она рассказывает, что ей трудно доверять своему избраннику потому, что она уже «обжигалась»:

– Мы все ждем его, и вот он, наш первый. А он, оказывается, «просто так». Но все уже произошло, и тебе кричат со всех сторон: «Безнравственно!» – объясняет героиня свою проблему.

Конечно, люди всегда занимались сексом «до свадьбы». Но в этом сюжете отражаются противоречия советской семейной идеологии: 60-е, доконтрацептивная эра – если женщина занимается сексом с мужчиной, рано или поздно она забеременеет. В то же время все еще ощущаются последствия войны: государство заинтересовано в том, чтобы рождалось как можно больше детей. Но мужчин меньше, чем женщин. Решение такое: неявно поощрять мужчин к тому, чтобы они «делали беременными» как можно больше женщин – в браке и за его пределами. Для этого существовал закон, согласно которому мужчины несли ответственность только за детей, рожденных в браке. Отцом ребенка признавался только муж матери, незамужним матерям государство платило алименты вместо освобожденных от этого мужчин. Прочерк в графе «отец», однако, ложился суровой моральной стигмой на «бесчестную» женщину и «ее» детей.

Полагаю, поэтому для героини Татьяны Дорониной так важно «не ошибиться» во второй раз. То есть убедиться, что ее возлюбленный намерен жениться. В этом ее отличие от героини Монро из «Неприкаянных».

В 2002 году выходит римейк советского фильма с Ренатой Литвиновой в главной роли – «Небо. Самолет. Девушка». Здесь уже возникает постсоветский контекст. Герой уже не физик, а военный журналист, но героиня – по-прежнему стюардесса. Они встречаются в аэропорту, и вроде бы все прекрасно, но что-то у них не клеится. И понять, что именно, практически невозможно. В чем же новая драма, когда секс уже отделен от репродукции и никого не волнует, кто с кем спит?  Мне кажется, этот фильм отражает не столько текущий идеал любви, сколько его отсутствие. В одной из сцен героиня Литвиновой повторяет, словно заезженная пластинка: «Я так люблю тебя. А ты меня? Я так люблю тебя. А ты меня? Я так люблю тебя. А ты меня?» Исследователь Сергей Ушакин называет это явление «постсоветской афазией» по аналогии с речевой дисфункцией. Имеется в виду, что старые советские смыслы перестали быть актуальными, а новые еще невозможно выразить, потому что не сформировался новый символический язык. В том месте, где хочется что-то сказать, но непонятно, что именно, происходит такая пробуксовка или бесконечное повторение избитых метафор, скрывающее образовавшуюся пустоту.   

Забегая вперед, скажу, что дальше во всем мире любовная драма постепенно переводится на язык психотерапии. Знание психологических процессов становится основным мировоззрением. На этом месте возникает новая драма. Мы научены распознавать любовь, если в ней есть жертва. Но культура индивидуализма и психотерапии вводит новые моральные принципы: «Сначала надень кислородную маску на себя, а потом уже спасай остальных». В этой перспективе любовный идеал перестает быть возможным. Если жертвовать своими интересами ради другого, есть риск «потерять себя». Но для того, чтобы конкурировать с остальными на свободном брачном рынке, необходимо «быть кем-то». Это, похоже, замкнутый круг…

Но есть и еще несколько ремарок о том, что культура «там» и «здесь» говорит о любви в последние десятилетия.

«СЕКС В БОЛЬШОМ ГОРОДЕ»

Не могу обойти стороной это шоу. Несмотря на то, что его можно бесконечно критиковать, оно все же остается очень важной отсылкой к тому, что происходит с частной жизнью людей в больших городах. С одной стороны, сериал, конечно, демонстрирует жизнь крайне благополучных женщин, живущих на Манхэттене и тратящих десятки тысяч долларов на туфли. Но в то же время этот сериал первым обратил внимание на то, что жизнь женщины не ограничивается поиском мужа или сексуального партнера. Да, большинство людей хочет любви, и многие связывают любовь с сексом и с браком. Но свадьба явно перестала быть центральным событием жизни. Браков в течение жизни может быть несколько, значимые отношения могут не оформляться штампом в паспорте, важные эмоциональные связи не обязательно строятся вокруг сексуальной пары, помимо любви есть много чего интересного: карьера, дружба, увлечения, активизм, потребление и т.д. Основное сообщение этой программы в том, что, если женщина сейчас не замужем, это не значит, что она уже умерла и ее никому не нужный труп обгладывают кошки.

«КРАТКИЙ КУРС СЧАСТЛИВОЙ ЖИЗНИ»

В 2013 году в России вышел сериал, заимствующий драматургическую форму «Секса в большом городе». Главные действующие лица фильма – 4 успешные горожанки в поисках счастья. Однако в российском варианте жизнь женщины изображена лишенной всякого смысла помимо поиска и удержания мужчины рядом с собой. Интересно при этом, что все мужские персонажи изображены неудачливыми бизнесменами, плохими любовниками, отстраненными отцами и ненадежными компаньонами. Красной нитью по сериалу как раз проходит тема перевода человеческих отношений на язык психотерапии. Уже из названия программы понятно, что в поисках счастья героини бесконечно посещают психологические курсы и тренинги, обещающие научить, как «строить здоровые отношения». Проблема в том, что мужские персонажи сериала на этом языке не говорят – они просто не подозревают о его существовании. Но это не основная драма. Сериал очень наглядно демонстрирует растерянность первого постсоветского поколения, которое было взращено советскими родителями. Тридцать лет назад не было классового расслоения, вместо карьер были гарантированные рабочие места, бесплатное образование и жилье, социальная поддержка гарантировала выживание семей. Сегодня, с одной стороны, на уровне идеологии происходит крен в сторону «традиционных семейных ценностей». Заявляется, что крепкая, здоровая семья решит все проблемы. Но семьи существуют не в вакууме. Когда жизнь становится все более непредсказуемой, техникой безопасности для многих действительно становится принцип «сначала надень маску на себя».  

«ОНА»

И последняя картина в моем обзоре. Она тоже о «невозможности любви» или, точнее, о невозможности классического любовного идеала в современном мире. Это история о том, как герой влюбляется в операционную систему. Сначала у него была жена, но людям, как было видно из предыдущих работ о любви, трудно друг с другом. Принять решение, кто будет приносить любовную жертву, становится все сложнее. И тут появляется идеальная операционная система, способная на любую жертву. По сути, она воплощает тот самый стандарт материнской любви – угадывает любые желания, все может, все понимает. Правда, у нее нет тела. Но это решаемая проблема в мире всевозможных технологий.

Основная драма в том, что «машина» не может дать герою кое-чего важного, что делает любовь такой желанной, – ощущения его уникальности. Когда герой спрашивает у свой возлюбленной, есть ли у нее другие, она отвечает: «Конечно, их миллионы, я же машина и могу выполнять желания неограниченного числа пользователей одновременно».

История про «машину» не такая уж фантастическая: мобильные приложения для поиска партнеров делают нас доступными неограниченному количеству людей. Это поначалу создает иллюзию всемогущества и близкого пути к счастью. Но если «встреча» происходит между людьми, живущими в разных городах или странах, новая «глобальность» любви изменяет и сам любовный стандарт. Например, если мы видимся с партнером на выходных или раз в месяц, разные формы заботы выходят за рамки пары. Мы все еще продолжаем думать, что сексуальная пара – самая важная связь в жизни. Но фактически начинает происходить делегирование разных функций в разные связи – как с той «машиной». Все проблемы можно решить, например, при помощи разных коммерческих служб. Но эта форма защищенности не дает ощущения уникальности. В то же время любовная пара «классического образца», дающая это ощущение, становится все более хрупкой. Интересно посмотреть, что будет дальше, не так ли?