«Нет никакой “зековской романтики”». Минчанин о белорусской тюрьме и жизни «после срока»

Владу 30 лет, он владелец двух заведений в Минске, у него в подчинении около 40 человек. 9 лет назад он попал в тюрьму.

ВАЖНО: это интервью состоялось в июле 2016 года. А в ноябре 2018 года стало известно, что Влада задержали по подозрению в распространении наркотиков. Подробности дела можно прочитать вот тут.

Влад, по собственному признанию, «попал в тюрьму по глупости». Он работал официантом в дорогом минском ресторане: очень плотный рабочий график, редкие выходные, на отдых практически не оставалось времени. В один свободный вечер Влад с товарищем пошли расслабиться на ночную дискотеку.

Влад купил в баре пива и сел с бокалом за стойку. Через пару минут к нему подошел молодой человек и заявил: «Слушай, ты пьешь мое пиво». По словам Влада, никакие доводы разума, попытки отшутиться или вразумить неожиданного собеседника не дали результатов. Разбирательства затягивались, на подмогу молодому человеку подошли друзья, которые тоже были уверены, что пиво в руках Влада ему не принадлежит.

Конфликт обострился, Влада толкнули, а затем ударили по лицу. В ответ он тоже нанес удар, только в его руке был бокал с пивом. Голова у парня оказалась разбита. Кто-то вызвал милицию. Влада и неизвестного парня доставили в отделение. У противника была разбита голова, ему наложили несколько швов. Конфликт тогда решили разрешить полюбовно: в присутствии сотрудников милиции Влад заплатил немного денег, а оппонент написал отказ от претензий.

Но через 9 месяцев, когда Влад уже и думать забыл о случившемся, «потерпевший» вновь объявился и потребовал еще денег. На этот раз просил внушительную сумму – 4 тысячи долларов, что для парня с работой официанта в 2007 году было немалыми деньгами. Влад, будучи уверенным, что подписанный отказ от претензий уже защитил его юридически, отказался платить.

Еще через месяц Владу позвонили и предложили поработать официантом на выездном обслуживании. Тот радостно согласился. Но в назначенном месте вместо заказчика его встретил наряд милиции. Парня повалили на землю и задержали.

– Первая мысль: перепутали, – вспоминает Влад. – Я и не думал, что на меня уже заведено уголовное дело, которое обрастает подробностями. И тут мне говорят, что тот парень, которого я ударил бокалом, умер – мол, возникла опухоль, и врачи ничего не смогли сделать. Вы не представляете, что чувствует человек, когда ему говорят, что он убил. Но, что парадоксально, думаешь не о себе, не о том человеке, а о маме с папой, о сестре, о близких людях. Что им теперь сказать?

Едва сохраняя способность хоть как-то мыслить, Влад подписал признательные показания. Чуть позже выяснилось, что парень жив-здоров и семь раз обращался в милицию с просьбой привлечь Влада к уголовной ответственности.

Еще одну ошибку парень совершил чуть позже: вместо того чтобы найти адвоката и начать защищаться, он решил разобраться самостоятельно.

– Наверное, я просто пересмотрел зарубежных фильмов, где в суде всех можно убедить и доказать свою правоту, если ты действительно не сделал ничего страшного, – объясняет Влад. – Человек ведь оказался жив. Просто явно хотел получить еще денег. Я надеялся на какую-то справедливость. Думал, что мне нечего бояться: я расскажу все как есть. Я же знаю, что ничего такого страшного не сделал, – значит, все будет в порядке.

Я собрался с мыслями, подготовился и, как мне показалось, блестяще выступил в суде. Меня послушали, помахали головой и сказали: «Три года усиленного режима».

«Я БИЛСЯ В ДВЕРЬ И ОРАЛ, ЧТОБЫ МЕНЯ НЕМЕДЛЕННО ВЫПУСТИЛИ»

Влада осудили по статье за хулиганство с применением оружия (ст. 339, ч.3 УК РБ). Оружием назвали тот самый бокал, который был в руке во время удара. К Владу применили минимальные санкции по статье.

– С той стороны забора становится понятно: большинство попадает в тюрьму по глупости. Закоренелых преступников на самом деле очень мало. Но, уточню, это я про колонию усиленного режима, а не про «строгий» – там, естественно, есть рецидивисты, которые снова и снова попадают, никак не могут подружиться с законом.

Со мной в основном сидели «первоходы»: украл колхозные грабли, пьяным въехал на тракторе в соседский забор, забил соседских кур и т. д. Обычно попадают из-за пьянства, часто бывают наркоманы. Есть и отдельная группа – те, кто совершал финансовые преступления. Но в тюрьме все смешивается, люди меняются: одни не могут связать два слова, другие жмутся по углам, а третьи – остаются интеллигентами.

Первое место, которое встречает заключенного, «стакан» – целиком бетонное помещение метр на метр с высокой ступенькой.

– Впервые в жизни я понял, что чувствуют люди с клаустрофобией, хоть никогда ей не страдал, – рассказывает Влад. – Из-за шока у меня начались галлюцинации: мне казалось, что за дверью плачет моя сестра. Я бился в дверь и орал, чтобы меня немедленно выпустили. Потом у меня появилась навязчивая идея, будто я не выключил в квартире газ. В какой-то момент я понял: если не возьму себя в руки – сойду с ума.

Затем Влада перевезли на улицу Володарского в тюрьму. Его соседями по камере стала пара бездомных, которых осудили за грабежи. С ними вместе Влад провел около 12 часов, слушая бесконечные истории. А затем попал в «транзитную камеру».

– По рассказам заключенных, в то время на Володарского «транзитными» были те камеры, в которые раньше сажали смертников, – объясняет Влад. – Узкий коридор под землей, крохотное окошко, нары и лампочка 30 Вт под потолком, которая еле светит. Вот в тех камерах все как в кино: все серое, страшное, туалет – дырка в полу, и ужасная вонь.

Влада готовили к переводу в камеру заключенных: душ, стрижка налысо и анализ крови. Правда, по словам Влада, такие анализы – очень рискованная процедура.

– Передо мной берут анализ у парня, который сообщает медработнице, что у него ВИЧ, – вспоминает Влад. – Я сажусь на анализ за ним, а она даже перчатки не сменила. Я возмутился, стал требовать, чтоб она шла мыть руки и достала новую пару перчаток. Она пригрозила мне конвоирами и штрафным изолятором. Но смертельных болезней я боялся больше. Конвоиры оказались более адекватными, встали на мою сторону: перчатки сменили, анализ я сдал.

«ОНИ ЖИВУТ В ТЮРЬМЕ КАК В АДУ, ИХ ЗА ЛЮДЕЙ УЖЕ НЕ ДЕРЖАТ»

Мысль о переходе в общую камеру заставляла Влада нервничать больше всего. В «транзитной» сокамерники успокоили, сказали, что ничего страшного в этом нет, и рассказали, как себя вести, чтобы «не накосячить».

– Объяснили, к каким вопросам нужно быть готовым, с кем стоит поговорить сначала, а с кем, наоборот, не стоит общаться в принципе, дабы не накликать беды на свою голову. Когда я все это слушал, мне, честно говоря, не верилось, что это все по-настоящему – так абсурдно и непонятно звучало.

Влад сделал, как ему советовали: подошел к осужденному, который смотрел за камерой, представился, рассказал свою историю. На все вопросы отвечал как по шаблону. Смотрящий посмотрел на него и с ухмылкой сказал: «Ну, вижу, подготовился». Тогда «смотрящий» познакомил Влада еще с несколькими людьми в камере. Он же и объяснил некоторые правила, по которым в маленькой камере примерно 5 на 6 метров проживало почти 30 осужденных.

– С момента, когда судья огласил приговор, время начало тянуться страшно медленно, – вспоминает Влад. – Час – это была вечность. Я сам не заметил, как стал спрашивать, который час, у сокамерников каждые 10-15 минут. В какой-то момент меня стали подкалывать и просто каждые 15 минут сами сообщали, сколько прошло времени. Да, юмор тоже имеет место быть в «местах не столь отдаленных». Я постепенно начал путать день с ночью: дневной свет в камеру практически не попадал. Двадцать один день в камере №224 на Володарского перед этапированием в исправительную колонию стал самым сложным испытанием за весь срок.

Влад понемногу осваивался. От скуки начал много читать: уголовный кодекс осилил трижды. По словам Влада, тюрьма оказалась совсем не такой, как в фильмах и рассказах.

– Возможно, в 90-е так и было, но сейчас это просто четко составленный режим, – объясняет Влад. – Нет никакой «зековской романтики», нет страшных бандитов, которых боятся менты. Например, в тюрьме было много насильников. И говорят, что им там «хана». Но большая часть из них – это ребята, которые не позвали замуж, нехорошо расстались, не заплатили девушке легкого поведения и так далее. Это ведь так просто: заявление – и тюрьма.

А вот те, кто насилует детей, – да… Как они там живут, я бы никому никогда в жизни не пожелал. Вот там действительно как в страшных историях: есть «опущенные», «петухи». Иногда мне казалось, что среди них есть люди с психическими отклонениями. Вот такие как раз чаще всего склонны к самоубийствам, потому что живут они в тюрьме как в аду. Их за людей уже не держат.

«МЕЖДУ “ЕЩЕ СМЕШНО” И “УЖЕ НЕ СМЕШНО” – ОЧЕНЬ ТОНКАЯ ГРАНЬ»

Влада отправили «по этапу» в Шкловскую ИК-17, где ему предстояло отбыть срок заключения. Этапирование – это, по словам Влада, настоящий ад. Обыски, лай собак, крик конвоиров, а в вагоне, который называют «Столыпин», тесно так, что вдохнуть полной грудью было невозможно. Ехали всю ночь, тесно, неудобно, зеки перекрикиваются, шутят, просят у конвоя кипятка. Поговорка «в тесноте, да не в обиде» приобрела иной смысл. Во время этапирования Влад повредил коленный сустав, который по сей день дает о себе знать частой болью.

Колония, по словам Влада, напоминала скорее старый и очень запущенный советский санаторий, только с заборами, колючей проволокой и вышками по периметру. В небольших зданиях-бараках заключенные жили отрядами по 120 человек.

– Зеки пугают новичков рассказами про «однополую любовь». Я об этом много слышал до того, как сам сел, – рассказывает Влад. – Есть, конечно, шуточки вроде: «мыло уронишь – хана тебе». Но со временем я понял, что все это большая и древняя игра. Зеки просто так развлекаются – шутят, дразнят, провоцируют. Любят они нагнать жути и «накошмарить», чтобы «первоход» боялся их. И нужно просто научиться переводить все это на рельсы хоть плоского, но юмора. Если все воспринимать всерьез – просто съедет крыша.

Юмор становится частью всего, иногда даже грустных событий. Например, прислали с воли письмо: девушка пишет, что бросает. И все сидят и ржут, в том числе и получатель этого письма. Только вот потом внезапно выясняется, что человек жить больше не хочет, если его на воле уже не ждут. Идет и вскрывает тихонько вены где-нибудь в сушилке. Между «еще смешно» и «уже не смешно» – очень тонкая грань.

В колонии Влад особенно переживал за здоровье, его беспокоило соседство с заядлыми наркоманами. По его словам, люди с ВИЧ и гепатитом живут и работают бок о бок с остальными заключенными, хотя в столовой у них был отдельный стол и ночуют они в отдельных боксах.

– Однажды у меня сильно разболелся зуб. Он болел, еще когда я был на воле: просто очень боюсь стоматологов, все тянул и не шел лечить, – рассказывает Влад. – На фоне стресса, плохого питания и холода боль только обострилась. Зашел к дантисту, вижу объявление: «ВИЧ-инфицированные принимаются по средам». А это был четверг. И я не пошел. Вышел на промзону, нашел плоскогубцы, зашел в бытовку и сам себе рвал этот зуб. Но ничего не вышло, и пришлось терпеть и мучиться зубной болью до самого освобождения.

За время срока Влад бросил курить, но даже это не особо помогло. Здоровье все равно пошатнулось: нервы, плохое питание, тоска по воле, предательство близкого человека – все это привело к серьезным проблемам с пищеварением, давлением и к постоянным мигреням. Но, как говорит Влад, в голове все, наоборот, просветлело и мысли систематизировались.

«ПРЕДСТАВЬТЕ СЕБЕ МИР, В КОТОРОМ НЕТ НИ ОДНОЙ ДЕВУШКИ»

Учитывая, что Влад был на воле официантом, ему предложили работать в отряде хозяйственного обслуживания. Такая работа считается легкой и сытой: все обязанности связаны с кухней и столовой. Но она не в почете среди осужденных. Влад сознательно отказался от такого предложения, сказал, что у него аллергия на воду. И пошел заниматься деревообработкой – «тяжелым и честным мужским трудом». В этом же отряде работали знакомые Влада – когда-то они учились в одной школе. Была даже зарплата. Примерно полдоллара-доллар в месяц.

По регламенту, зекам посещение душевой положено один раз в неделю. Многих осужденных это не устраивает. Поэтому работа на промзоне имела еще один существенный плюс: там могли сооружать самодельный душ. Воду кипятили, используя так называемые «машины» – это две металлические пластины, соединенные по плоской части через диэлектрик: на одну крепят «плюс», на вторую «минус» – и в воду. Бочка на 200 литров за 4-6 часов практически закипала.

Денег у заключенных не бывает: родственники могут начислять средства на счет. Тогда в назначенный день по очереди можно отовариться в местном магазине. Сахар не разрешен – только сахарозаменители. Зато в отрядах иногда варили сгущенку, а из нее даже сооружали самодельные торты: сгущенка, хлеб или печенье. Это было не очень разумно в условиях дефицита продуктов питания, но и «праздника живота», по признанию Влада, иногда хотелось.

– Есть такая поговорка: «Мы наелись и лежим, и нам пофиг ваш режим», – смеясь, вспоминает Влад.

– Представьте себе мир, в котором нет ни одной девушки. Очень не хватало женской ласки, – вспоминает Влад. – Даже медсестры «около 40» к концу срока казались гораздо симпатичнее, чем в первую встречу. Особенно злило, когда кто-нибудь из них надушится туалетной водой. Она надушилась – и не думает об этом. А тут стоят отряды зеков, они реагируют на запах женщины: гормоны начинают зашкаливать – и куча мужиков превращается в «бочку с порохом». Достаточно одной искры...

Единственное животное, кроме сторожевых собак, которое можно встретить в тюрьме, – это коты. Говорят, что они завелись давно. Несмотря на запрет, их никто не трогает, и они свободно разгуливают по территории. По рассказам, в былые времена некоторые особенно умелые заключенные приучали котов ночевать за оградой, а днем приходить в «зону» – так можно было передавать послания.

– Бить животных нельзя, сразу получишь по голове, и никто за тебя не вступится, – объясняет Влад. – И на самом деле эти коты были чуть ли не единственными существами, у которых со всеми были дружеские отношения. У нашего отряда был кот Рыжий, он был огромный и дрессированный. К нему можно было подойти, стукнуть себя по груди – он подпрыгивал прямо к тебе на руки и мурлыкал, обнимал лапами. Что-то в них было, в этих котах, которые «сидят пожизненно».

«ТЫ ВРОДЕ БЫ ТОТ ЖЕ ВЛАД, НО С ТОБОЙ СТАЛО НЕВОЗМОЖНО РАЗГОВАРИВАТЬ»

Влад пробыл в колонии чуть больше года – его досрочно освободили по амнистии. Многие говорят ему, что он легко отделался. Но сам Влад уверен: совсем не легко. Момента, когда выйдет на свободу, он ждал еще с тех пор, как услышал приговор.

– Первый год, даже если он единственный, самый тяжелый, – уверен Влад. – Потом, когда привыкаешь, легче сидеть. Доказано: если заключенный находится в неволе три и более лет, то происходят изменения в психике. Про заключение в тюрьме мне как-то очень верно сказали. Это как ехать в лифте. Заходишь, нажимаешь, сколько тебе отмерили, двери закрываются – и ты просто едешь. И ждешь, когда же двери откроются. Тебе не весело, не хорошо, не интересно – ты просто ждешь и едешь.

До тюрьмы я думал, что люблю людей. Там я в них поначалу сильно разочаровался. Но потом понял, что не в людях дело, а в условиях. И теперь о людях я думаю еще лучше, чем раньше. Человек плохим родиться не может, вопрос лишь в том, что с ним потом происходит.

За несколько недель до освобождения Влад получил письмо от девушки. Она написала несколько листов о том, что уходит от него, – оказалось, у нее уже давно был другой. Для Влада это был серьезный удар. Вернувшись, он попытался выяснить, почему так произошло, но не смог ничего добиться – решил просто отпустить.

– Пока сидел, было время подумать обо всем на свете и спланировать свое будущее, – объясняет Влад. – Все планы были вокруг нас двоих. А тут бац! – и ты один, и планы все насмарку. И очень пусто внутри. На некоторое время меня это очень дезориентировало, сбило с намеченного курса.

После тюрьмы Влад вернулся к родителям в Кобрин. Но быстро понял, что нужно срочно возвращаться в Минск. Он был уверен: если бы задержался надолго у себя на родине, была бы вероятность потерять стремление что-то изменить в жизни.

Влад должен был каждую неделю приходить в отделение милиции по месту жительства и отмечаться. Поэтому просто перебраться в Минск он не мог: пришлось несколько раз ездить туда-сюда, чтобы встать на учет в Минске и сняться с него в Кобрине. Наконец парень смог перебраться в столицу и оставить позади все расспросы.

Поначалу Влад чувствовал, будто попал в иной мир.

– Было очень сложно акклиматизироваться, – объясняет Влад. – Первое время я даже не мог дорогу перейти нормально – просто забыл о существовании светофоров. Там было очень мало информации о внешнем мире. Еще на долгое время после освобождения у меня осталась эта арестантская манера говорить и тот прищур. Я, сам того не замечая, мог обидеть или даже напугать. Например, упрекнул сестру за слишком горячий суп. И увидел, как она напугана, – стыдно стало. Один товарищ мне сказал: «Ты вроде бы тот же Влад, но с тобой стало невозможно разговаривать: ты вроде бы и шутишь, но как-то жестко получается».

Владу было непросто начинать общаться с новыми людьми. Особенно плохо получались знакомства с девушками. По собственному признанию, парень «зачерствел», ему очень тяжело было искренне дать волю чувствам.

– Помню, как впервые наедине остался с девушкой после тюрьмы, – рассказывает Влад. – Я растерялся: опыт как бы был, но за долгим отсутствием практики… Я решил, что просто буду говорить правду. Рядом со мной сидела девушка – «аленький цветочек», наивная такая. Говорю ей: «Знаешь, я сидел в тюрьме и совершенно разучился общаться с девушками». В общем, все «как в первый раз».

Всего один раз из всех знакомств девушка сразу решила прекратить общение, узнав о тюрьме. Другие выясняли, за что сидел: «За драку? Ой, не страшно».

– До тюрьмы у меня не было этого внутреннего стержня, – считает Влад. – Я был такой: ветер влево – и я влево, ветер вправо – и я вправо. Да, я мог и умел делать свою работу. Но своего четкого мнения, своей позиции у меня не было. И только после тюрьмы я стал четко понимать, что мне нужно, а что нет. Я научился концентрироваться и фокусироваться. Что-то потерял – что-то приобрел.

Сейчас у Влада есть семья: жена и дочь. Он с партнерами уже открыл в Минске два популярных бара и намерен развиваться и дальше. Тюремное прошлое мужчине никак не мешает, разве что во снах. Он свыкся с этой вехой своей жизни и не позволяет никому сбрасывать себя со счетов. Больше всего Влада беспокоит, что люди воображают о тюрьме какие-то небылицы.

–Есть такие, кто откровенно пропагандирует жизнь по идеалам «блатной романтики» или «по понятиям». Но ведь это все давным-давно в прошлом. Да и никогда все это не было таким уж интересным.

Что думают про тюрьму? Там опасно? Нет, не опасно, – уверен Влад. – Да, можно пострадать, но это может и на воле случиться. У нас многие напитываются этой придуманной зековской романтики. Например, рэп-исполнители любят вставить в песню: «В тюрьме сидел, на небо глядел». Больше всего меня бесят бездумно перенятые с зоны фразы. Когда подростки рассуждают, что «не по понятиям», или когда кто-то начинает рассказывать, что знает «смотрящего по Малиновке». Кто-то, не думая, сквернословит, порой даже не понимая смысла сказанных им слов и уж тем более не понимая, как могут спровоцировать эти слова.

Это интервью Влад дал нам, рассчитывая рассказать о тюрьме и жизни после нее как есть. Молодого человека очень беспокоит, что кто-то воспринимает тюрьму как «школу жизни», а другие ставят крест на людях, побывавших за решеткой.

– Никто мне не поверит, но я в какой-то степени рад, что все так случилось, – уверяет Влад. – Внутри себя я изменил многие вещи. Я, конечно, написал бумагу, что раскаиваюсь и сожалею о содеянном. Но это нужно было, чтобы пораньше освободиться. Те, кто не пишет, сидят полный срок, их называют «блатными». Я до сих пор считаю, что меня осудили не по той статье. Но я также уверен, что моя вспыльчивость рано или поздно дала бы о себе знать, и тогда последствия могли бы быть гораздо более страшными. Я дал волю чувствам, я ударил человека – за это я и пострадал.

И в тюрьме нет ничего «романтичного». Только голод, вонь, одиночество и время, за которое ты можешь стать другим человеком: лучше или хуже – зависит от тебя самого.