«Третий выкидыш стал настоящим кошмаром». Мужчины о том, как переживали необходимость прерывания беременности у любимых

Для наших героев эти воспоминания – не просто терапия, но и возможность поделиться тяжелым и таким важным опытом.

СЕРЖ АЛЬПЕРН:
«наши надежды были напрасными»

Несколько месяцев назад минчанка Дарья очень искренне и проникновенно написала о том, как тяжело ей и ее семье было столкнуться с необходимостью прерывания беременности по медицинским показаниям. Ее муж сегодня дополняет рассказ о том, каково оказаться в подобной ситуации.

– Был момент, когда врачи предложили наблюдать за эмбрионом, надеяться на то, что развитие все-таки не остановилось. Тогда вы уже думали о том, как быть, если их прогнозы не оправдаются и прерывание все-таки придется делать?

– Сегодня трудно точно вспомнить, какие мысли были у меня, когда нам сказали об этом. Была надежда – несмотря на то что в другой клинике нам сообщили, что не видят развивающейся беременности. Мы понадеялись на чудо. Врач, давшая нам надежду, говорила, что в ее практике были случаи, когда подобные примеры имели счастливый исход. И мы стали ждать. 

Должен сказать, что между мной и Дарьей есть существенная разница: для меня это было просто время надежды, а для нее – серьезное испытание. Чем дольше откладываешь принятие окончательного решения, тем больше ты потом переносишь, тем сложнее будет медицинское вмешательство, если беременность замершая. 

Но в этот момент я не думал об этом. Понимал только, что ее нужно как-то отвлечь, и не нашел другого выхода, кроме как предложить поездку в Париж. Даша говорит, что из-за стресса и волнения она по-настоящему так и не увидела города, но это не совсем так. Она все-таки развеялась и не ходила, как волк в клетке, из угла в угол, ожидая визита к врачу. 

К сожалению, по возвращении мы узнали, что наши надежды были напрасными.
 

– В белорусской медицине считается, что прерывание беременности – проблема, с которой женщина может и должна справиться сама, что мужчина вообще не должен во всем этом участвовать. Как вы относитесь к такому утверждению?

– Сегодня я жалею, что мы не уехали в израильскую клинику. То, что в белорусской медицине партнер до сих пор не может сопровождать свою жену, полная дикость. Это возмутительно. 

Когда мы просто ходили на УЗИ чуть ли не по знакомству, меня не хотели пускать в комнату. «Но вот же мужчина вышел из кабинета». – «Так у них двадцатая неделя, – отвечали мне. – А на двенадцатой неделе беременности не положено пускать». А уж тем более при прерывании – это ужасная травма, и поддержка мужа просто необходима в такой момент. 

Мне не разрешили быть вместе с женой ни во время, ни после процедуры в послеоперационной палате, хотя мы просили об этом – нас не слушали и не хотели понять. И это в частной платной клинике!

При этом для контраста: когда во время следующей беременности в Израиле мы пришли делать процедуру углубленной проверки, чтобы узнать, все ли хорошо с плодом, меня первого завели в кабинет, показали кресло, откуда мне будет виден экран, на который для женщины и ее близких транслируется процесс обследования. Потом пригласили Дашу и так же спросили, удобно ли ей, все ли видно и понятно.

– Дарья писала о том, что после случившегося она очень переживала. Чтобы заглушить свою боль, пыталась сделать больно вам. Как вам удавалось не принимать эти слова близко к сердцу?

– Не знаю как… Как-то я всегда повторял себе, что это состояние временное, вызвано скорбью от потери. Был осадок, сейчас его нет. 

Я не мог понять, как человек может делать мне так больно, но пришлось пережить. Видимо, только так она могла дать мне почувствовать, насколько больно ей. Мне помогал психолог. Это вообще хороший способ, помогает пережить многие жизненные проблемы. 

– Как ваша семья пришла к решению снова попробовать завести ребенка? Приходилось ли бороться со страхами?

– Было ясно, что будет еще одна попытка завести ребенка. Как скоро, зависело от Даши. Нужно было, чтобы она поняла, что готова снова на это пойти. У меня страха не было, были опасения из-за негативного опыта, но, с другой стороны, мне казалось, что все будет хорошо.

Когда наступила новая беременность, Даша ужасно переживала. Она боялась каждого признака, который казался ей плохим. У нас даже появился семейный мем: «Я ничего не чувствую». Она вспоминала свои ощущения во время того, как была беременна старшим сыном (реакции на запах, гастрономические желания), и переживала, если замечала, что сейчас их нет.

Слишком сильно назвать это уверенностью, но я думал, что все будет хорошо. Все физические и медицинские данные были в порядке. Несмотря на волнение, мне казалось, что все закончится благополучно.

– В посте, о котором мы вспоминали выше, Дарья призналась, что и сегодня ее трясет от воспоминаний об этом опыте. Какие чувства у вас сегодня вызывают воспоминания о тех событиях? Вы думаете о том, как сложилась бы ваша жизнь, если беременность завершилась бы рождением ребенка?

– Сегодня, когда я смотрю на своего младшего сына, я думаю, что, будь первая беременность успешной, не было бы Давида. Про путешествия во времени ведь как говорят: достаточно наступить на бабочку, чтобы все изменилось. Согласен ли ты что-то изменить в прошлом, потеряв то, что у тебя есть сегодня? Готов ли ты отказаться от этих детей, жены? Ты сам тогда будешь другим.

– По вашему мнению, что может сделать мужчина при таких тяжелых переживаниях, как необходимость в прерывании беременности у супруги?

– Мужчинам никогда не понять, что на самом деле дает женщине материнство. Ни в плюсе, ни в минусе. Мы никогда не сможем ощутить той же радости от общения с ребенком и никогда не познаем всей скорби потери. 

Все, что мы можем, – быть рядом, понимать, поддерживать. Но не просто утешать «все будет хорошо», а переживать вместе с ней то, что происходит.

ГЛЕБ:
«У КОЛЛЕГИ РЕБЕНОК РОДИЛСЯ, А МЫ РЕБЕНКА ПОТЕРЯЛИ»

– После свадьбы мы с Настей абсолютно точно знали, что хотим ребенка. Правда, выяснилось, что забеременеть не получается… Мы долго ходили по разным медицинским центрам, лечились консервативно. 

Наконец решились на ЭКО. Подсадка прошла успешно, но через неделю я уже сообщил жене, что, согласно анализам, эмбрионы не развиваются. Принять это было тяжело, но мы справились. 

Меньше чем через год нас ждал сюрприз – положительный тест на беременность. Порадоваться успели только два дня – а дальше кровотечение, «скорая», госпитализация. В больнице еще несколько дней нам говорили, что плод слишком маленький, чтобы однозначно сказать, развивается он или нет. Вскоре стало ясно, что ребенок погиб.

Не могу сказать, что у нас есть претензии к больнице. Все было максимально корректно, насколько это возможно в данной ситуации. Моя поддержка жене была больше моральной: практически с самого начала все было понятно, просто врачи оставили надежду на чудо, которого не случилось. 

Справедливости ради замечу, что у меня в тот раз не было плотных контактов с больничными докторами – в этом не было необходимости. Я старался чаще видеть Настю, выходить с ней на прогулки из стационара, мы вместе ездили на консультацию к врачу, курировавшему нас раньше в ЭКО-центре.

Как раз накануне всей этой травматичной ситуации я пошел на новую работу. В тот день, когда Насте делали операцию, у моего коллеги родился ребенок. Команда была молодая, очень активная, и в курилке все начали обсуждать, как бы поздравить молодого отца. Думали, может, символическую игрушку или еще что-то подобное. 

Меня начали просить съездить купить этот подарок. До этого я держался в стороне, но тогда почти напрямую сказал, что у коллеги ребенок родился, а мы ребенка потеряли. Конечно, ребята не со зла, но было очень больно.
 

После произошедшего старались не общаться на эту тему, занимались любыми другими вещами. Через пару месяцев попробовал завести разговор с Настей о пережитом, но она вежливо дала понять, что не хочет говорить об этом и не готова назвать обозримые сроки, когда мы сможем вернуться к этой теме.

Мы стремились не зацикливаться на беременности. Нам, к счастью, и не пришлось слишком сильно столкнуться с давлением на эту тему. Славу богу, у нас достаточно разумные знакомые, которые не донимали нас расспросами. Иногда мне доводилось слышать не очень деликатные вопросы, почему не хотим завести детей, от малознакомых. Я так и говорил: «Не получается». Сразу отставали. 

У жены был сын от первого брака, и родственники нас не пилили. Очень сильно давила сама обстановка. Когда все ровесники поголовно начинают обзаводиться детьми, это воспринималось достаточно тяжело. Но подобные чувства удавалось не демонстрировать, подавлять.

Мы никогда не отказывались от идеи завести ребенка, и это нас однозначно сплотило. Наши отношения только укрепились. Потом мы просто решили вопрос о ребенке не поднимать. Вообще не думать об этом. Мы просто продолжали любить друг друга. Через какое-то время после операции, когда это стало возможным, уехали в путешествие. Еще через год все повторилось в чуть более «легком» формате, без хирургического вмешательства и госпитализации, – произошла так называемая биохимическая беременность. 

Через два года после этого Настя забеременела снова. Но пережитой опыт с самого начала мешал поверить, что все будет хорошо. И на самом деле почти все 7 месяцев (ребенок родился раньше срока) прошли в большом волнении, буквально на грани. Насте часто приходилось ложиться «на сохранение» – в ту же самую больницу, где она лежала до этого. В итоге наш ребенок родился через 10 лет брака.

Хочу поделиться одним наблюдением, о котором много думал. Пока мы много лет ждали ребенка, очень царапали все публичные проявления чужого родительства. Понимали, что люди в своем праве, но это было больно. Никакой враждебности, но на душе было тяжело. Тогда я думал, что никогда не буду направо и налево говорить о детях. Но не сдержал намерения. 

Сейчас я смотрю на это под другим углом: мы транслируем людям с такой же проблемой, как у нас, то, что мы это все пережили и у них, возможно, получится.

ДМИТРИЙ ГАЛКО:
«ВСЕ СЛУЧИВШЕЕСЯ ВОСПРИНИМАЛОСЬ КАК КАТАСТРОФА»

– У меня была семья, у нее была семья… Мы жили не вместе, при этом встречались несколько лет. У нас не было ничего, кроме большой любви, которую хотелось зафиксировать. Мы очень боялись, что из-за неопределенности все может разрушиться. Мы мечтали, что ребенок стал бы якорем. 

Моя любимая была старше, и тот случай, о котором я хочу рассказать, был третьим выкидышем. Первый прошел относительно безболезненно, потому что между тем, как она узнала о беременности, и выкидышем не прошло недели. Даже не было чистки. 

Второй был тяжелее. А третий стал настоящим кошмаром: кровотечение, смерть эмбриона на довольно большом сроке. Мы очень тяжело восприняли это. В ситуации, когда нет семьи в нормальном понимании, мы очень надеялись, что ребенок укрепит наши отношения. Каждый раз мы очень ждали ребенка. Три раза подряд пережить такое тяжелое разочарование было очень непросто. Было такое впечатление, что все против нас: мы не можем жить вместе, кругом зло, кровь и кошмар.

Помню, мы вышли из больницы в третий раз и думали, что делать. А операции еще не было, мертвый эмбрион был внутри. Мы были в таком подавленном состоянии, что решили просто исчезнуть, и поехали в итоге в горы на Кавказ. Хотелось убежать от этой травмирующей операции, сделать вид, что все это не с нами. 

Мы сперва не формулировали, но потом появились такие мысли, будто нам вообще не стоит возвращаться, лучше исчезнуть, раствориться. 

Где-то через неделю у нее начались кровотечения. Стало жутко: мы в горах, вот она сейчас здесь умрет, что делать?! Я уговаривал ее вернуться и пойти на операцию. Мы очень долго и тяжело добирались назад, но успели в больницу.

Поскольку больнице в этом случае предшествовала критическая ситуация (любимая реально могла умереть в этих самых горах), то госпитализация воспринималась как спасение. 

А я сам попросился в РНПЦ психического здоровья на лечение, пока она лежала в гинекологии, – настолько непереносимым мне казалось положение. Дело не только в выкидыше, а в надеждах, которые мы связывали с рождением ребенка, мы надеялись, что это разрешит нашу проблему – невозможность жить вместе.

Изначально все случившееся воспринималось как катастрофа, как какое-то издевательство. Меня сильно корил врач, что я мучаю женщину, и я действительно стал думать, зачем все эти мучения. Может, нам не суждено быть вместе?

Это продолжалось довольно долго, и отношения были под угрозой. Мы жили в разных семьях, это было очень нервно и тяжело. Случившееся сильно повлияло на нас, в том числе и на сексуальную жизнь. 

Я стал иначе рисовать себе наше будущее. Все, что раньше я представлял себе вместе с ребенком, я начал видеть без него. Проговаривал вслух, почему это не так страшно и это не повод расставаться. В итоге мы справились, в отношениях стало меньше безумной романтики и куда больше заботы друг о друге. 

Так как это было довольно давно, ни о какой психологической помощи речи не шло. Я очень долго воображал, что все выкидыши были попыткой рождения нашего общего сына, который родился через полтора года после самого страшного третьего выкидыша.

Перепечатка материалов CityDog.by возможна только с письменного разрешения редакции. Подробности здесь.