«Здесь остаешься слегка провинциальным». Американка написала интереснейшую книгу про Минск и евреев

Сто лет назад Минск на 40% состоял из евреев. Они во многом задавали тон городской жизни. Американская исследовательница Элисса Бемпорад написала книгу о евреях в довоенном Минске – мы собрали для вас несколько интересных фактов из нее.
 

Минск 20-х годов был симпатичным городом. После революции и оккупаций жизнь устаканилась, надежд было много. И возможности пока еще тоже были.

«Все согласны, что Минск – веселый, оживленный город. Здесь все еще чувствуется шарм, типичный для приграничных литовских еврейских городов, где идеи и контрабанда, боязливость и беззаконие, набожность и ересь, скромность и беззастенчивость, древность и современность трутся друг о друга в неопрятных домах и проулках и наполняют город жизнью, движением и надеждой. «Здесь остаешься слегка провинциальным, немного старомодным и, соответственно, веришь сильнее», – писал журналист Исроэл-Иешуа Зингер.

Минским евреям завидовали все: и одесские евреи, и варшавские из «фашистской Польши», и московские. Даже виленские, которые раньше пренебрежительно сравнивали: Вильня и Минск – это как дом и комната (Вильня – центр, мыслители, традиция! A Минск – что с него взять: одни социалисты), – с восхищением наблюдали, как белорусские евреи приходят во власть, а идиш становится языком государственных документов.

Во времена империи евреям приходилось непросто. Антисемитов хватало, и за крики «Прочь с дороги, жид!» на сутки никого не сажали. В общем, еврей даже не имел права на собственное имя.

Например, Лейб Розенбаум учился в минской государственной гимназии, и в его классе было немало евреев – 15 из 40 одноклассников.

Однажды учитель спросил Лейбуша, почему тот не откликается на свое имя, и мальчик объяснил, что его зовут не Лев, как обращаются к нему учителя, а Лейб. Учитель ответил, что такого имени не существует. «Как же, если так написано у меня в метрике!» – возразил мальчик, за что его выгнали из класса. Дома между разъяренными родителями разгорелся скандал. Отец говорил, мол, а я давно предлагал перевести его в еврейское училище, но мать ничего не хотела слышать: пойдешь с сыном в школу, возьмете метрику и докажете этим антисемитам, как его зовут на самом деле. И мама таки победила!

Школа в БССР, конечно, работала совсем по-другому. Представьте себе: суббота, шестой учебный день, школьники сидят на уроке, но половина из них ничего не пишут. И учитель не обращает внимания, все в порядке – шабат! И тому, что в дни еврейских праздников 30–50% учеников стабильно отсутствовали, тоже никто не удивлялся.

После того как религиозные школы закрыли, часть школьников перешла в школы светские, часть – в подпольные. Кроме школ, в подпольную сеть входило 5 училищ и одна талмудическая академия. Все это организовал известный раввин Иегошуа Цимбалист: по пятницам перед закатом он ходил по Минску и оповещал о приходе субботы – заканчивайте дела, идите в синагогу. Власти терпели, раввины из других городов удивлялись: «Такие вещи происходят в такое-то время? Разве это возможно?»

Религиозность в БССР не поощрялась, за нее можно было поплатиться карьерой. Но противостоять еврейской бабушке сложно – по праздникам в синагогу ходили даже комсомольцы. Евреев пытались научить встречаться с соседями в клубе вместо синагоги, зазывали лекциями и концертами, но как-то не срослось.

В Минске 20-х годов была языковая проблема, да еще какая! Мирного сосуществования четырех государственных языков не вышло: каждый говорил на своем и никакой другой изучать не собирался. Хоть Декларация о независимости и провозглашала право каждого пользоваться родным языком «в сношениях со всеми организациями и учреждениями Республики».

Евреи считали себя титульной нацией БССР, и их сложно винить: в городе они действительно составляли большинство. В семьях и на улицах говорили на идише. Русский кое-как знали еще со времен империи. А вот изучать белорусский многие из них категорически не хотели: «Он никому не нужен. Существует Белорусский педагогический колледж, пусть там они его и изучают», «Белорусский – язык деревни и совершенно непонятен городским жителям», «В Белоруссии нет своей истории и героев»…

Но за пару лет как-то пообвыкли. Снобизм в отношении языков, видимо, остался, но понимать друг друга научились. На общих собраниях выступали каждый по-своему – кто-то по-белорусски, кто-то на идише, редкие люди – по-русски и по-польски. Ну а уличные вывески на четырех языках каждого приезжего приводили в восторг.

Минск мог стать мировым центром еврейских исследований. Евреи имели собственную секцию в Академии наук. Изучали сами себя – ездили в экспедиции, писали книги. На работу в Минск приглашали профессуру из Нью-Йорка и Берлина. Секретарем еврейской секции был один из самых талантливых и точно самый красивый еврейский писатель ХХ века Моисей Кульбак.

Центра не получилось: цвет еврейской интеллигенции был уничтожен тогда же, когда и все. Кульбаку поставили в вину пьесу о Бойтре – еврейском Робине Гуде с Комаровки. «Главный герой больше похож на племянника виленского Гаона, чем на социалистического героя», «Пьеса содержит в себе элементы анархизма и пессимизма»...

Можно только догадываться о разговорах Моисея Кульбака и Алеся Дудара, Изи Харика и Анатоля Вольного в ночь на 29 октября в тюрьме НКВД, за несколько часов до расстрела в Куропатах.

Сексуальная революция минских евреев коснулась слабо. Свободная любовь была прерогативой богемы. В письме другу минский литературный критик Ойслендер между делом сообщает об опыте секса втроем: кроме жены, поэтессы Миры Хенкиной, в нем участвовала и юная студентка музыкального техникума. Только факт и никаких осуждений.

Ну а общество по-прежнему одобряло «тихих, как мышка, трудолюбивых» многодетных матерей и косилось на «банковских служащих, которые любят прогуливаться по городским улицам с накрашенными губами и сигаретой во рту» (были и такие!).

В Минске 20-х, даже в советских магазинах, сложно было найти некошерное мясо. Продавалось все сплошь кошерное и по более высокой цене. Большинство мясников на бойнях, продавцов мяса, а также ветеринарных инспекторов были евреями и соблюдали ритуалы. Кошерным было даже то мясо, которое поставляли в Красную армию!

Производство кошерного мяса в Минске, однако, пошло на убыль в начале 1930-х: религиозные лидеры, участвовавшие в процессе, были арестованы, а самому авторитетному мяснику – шойхету – Раппопорту сначала предъявили обвинение в покушении на убийство, а потом еще более сильное – в педофилии.

Якобы на протяжении трех лет мясник изнасиловал 12 девочек, которых матери отправляли к нему с птицей на убой. В конце концов обвиняемый признал вину – возможно, под пытками. Точно установить невиновность мясника невозможно, пишет Элисса Бемпорад, но обвинения никак не стыкуются с его репутацией и восхищенными отзывами о нем в еврейских кругах Минска.

«Обвинители связали религиозность мясника с сексуальными отклонениями. Суд проходил в бывшей хоральной синагоге, а в то время уже еврейском театре. Скандальный суд ежедневно посещали тысячи зрителей».

Еврейская община Минска не была сплоченной. До революции евреи-социалисты и евреи-сионисты (сторонники возвращения на историческую родину), бывало, вместе веселились, но чаще ссорились, спорили, срывали собрания друг друга. В 20-е годы этот раскол никуда не делся.

Весной 1922 года в Минске произошла драка, о которой вспоминали еще долго. Во двор Еврейского педтехникума, бывшей талмуд-торы – школы для бедных, ворвались жители соседних кварталов. В окна полетели камни, студенты выбежали из здания разбираться, началась потасовка. Вокруг училища образовалась толпа, и большинство было на стороне нападавших: «Смотрите, коммунисты детей бьют!» Драку разнял директор, после запер ворота, и учебный процесс возобновился.

Евреи Немиги злились на государство не только за школу (хоть и за нее тоже – талмуд-тору они считали своей собственностью, ведь ее строили их отцы и деды). К советской власти накопилось много вопросов. Например, у всех владельцев отняли магазины и далеко не всех наняли назад в качестве управляющих. Многих лишили прав, и найти работу таким «лишенцам» было очень трудно. То же касалось их детей: ни на учебу, ни на работу их не принимали.

На главном еврейском кладбище – на месте стадиона «Динамо» – сделали пастбище для коз, еще и обязали жителей центра платить за его содержание.

Синагоги закрывали. В самом сердце еврейских кварталов, примерно на месте Burger King на Немиге, стояла одна из крупнейших синагог Минска. Община уже собрала деньги на ее капитальный ремонт, одобренный и утвержденный Минокрисполкомом на 1928 год. Однако неожиданно синагогу включили в план по переустройству города. Прихожане писали петиции, но тщетно. Исполком ответил в прессе: что вы, какая дискриминация, мы действуем в интересах горожан! Синагога «Шива круим» была снесена.

Если вам нравится рубрика «Мінск 1067», делайте репост статьи и не забывайте про хэштеги #сваё, #SamsungBelarus, #Minsk1067. Дзякуй!

*ООО «Самсунг Электроникс Рус Компани», ИНН 7703608910