Как это любить: преодолеваем расколы. Через Княжицы в Пустынки, из Быхова в Жиличи

Путь на восток будет достаточно долгим, так что стоит освежить в памяти то, что уже давно так привычно разделяет большую часть верующих all over the world. В данном случае речь идет про раскол христианской церкви: так называемый Великий раскол, после которого из одной церкви получились две – римско-католическая и православная.

Эта история, добавившая людям поводов для ксенофобии и вражды, такая давняя, что никто уже особо и не вспоминает, что политики в ней, возможно, гораздо больше, чем религии. Все уже свыклись, что вот в том доме молятся свои, а вот в том – чужие, потому что разделение началось больше тысячи лет назад. С политических противостояний, геополитики и весьма формальных споров: какой именно хлеб использовать на литургии, нужно ли петь «Аллилуйю» во время Великого поста, брить ли бороды, есть ли удавленину и так далее. Началось все еще в раннем Средневековье, и обе церкви настаивают на том, что причины раскола сугубо богословские, но, учитывая, как тесно связаны институты церкви и власти, кажется, что этот оформившийся в XI веке раздор – дело с большего политическое, как и всё противоположное объединению и любви.

В общем, в 1054 году Папа Римский и Патриарх Константинопольский предали друг друга анафеме, а Первый крестовый поход закрепил раскол церквей возникновением параллельных иерархий. Рассорил полмира войной с иноверцами. Кстати, преследования евреев стали особенно массовыми именно тогда. Видимо, без ненависти и войны человек скучает и чувствует себя неполноценным.

Но мы тут не теологи, не историки и не антропологи: обобщений и неточностей не избежать, поэтому лучше посмотреть на еще живые и доставшиеся нам памятники расколам, разногласиям и войнам. К счастью, рядом с болью всегда есть место любви.

Костел в Княжицах можно заметить даже с трассы – такой он высоченный по сравнению с окружающей застройкой из одноэтажных домиков, сараев и теплиц. Бросается в глаза и состояние храма, которое как у старых парков поздней осенью: величие форм, благородство цвета, и что-то отваливается. Жаль, что у живущих рядом старожилов не было возможности на протяжении полувека ежедневно фотографировать упадок этого симпатичного сооружения. Теперь эта церковь расколота во всех смыслах.

На территории ВКЛ религиозная принадлежность долгое время была инструментом политической борьбы: и знать, и короли переходили туда-обратно в зависимости от того, к какому лагерю нужно было примкнуть. Так, например, Миндовг – король Литвы – на десять лет стал католиком, а потом снова вернулся в язычество. А раскол христианской церкви стал дополнительной основой для стратегий, интриг и тяготений, и в результате конфессия определяла политический вектор: католическая Европа или православная Русь. Собственно, отголоски этого хорошо чувствуются и сегодня.

Центр православия в XIII–XV веках находился в Москве, на оккупированной татаро-монголами территории, поэтому, вероятно, в это время влияние православной церкви на землях ВКЛ ослабло. Зато в конце XIV века со стремлением князя Ягайло стать польским королем усилила свои позиции церковь католическая.

Впрочем, сами устоявшиеся фразы «влияние церкви» и «усиление позиций церкви» говорят, что за сердца людей все время кто-то зачем-то борется, что, конечно, приятно, лишь бы не оборачивалось нетерпимостью и насилием.

К XVII веку на территории Беларуси сосуществуют все: католицизм и православие, их «объединенная» версия – униатство, а также протестантизм, иудаизм и ислам. А уже в XVIII веке выходец из Беларуси и философ Соломон Маймон (критику нашего земляка из-под Столбцов признавал сам Кант) утверждал, что, видимо, нет на свете другого края, где религиозная свобода и религиозная ненависть совмещались бы в одинаковой степени. Нам есть чем гордиться.

В середине XVIII века и начали строить каменный костел в Княжицах – на месте бывшего деревянного, при монастыре доминиканцев. В 1780 году храм (уже находившийся на территории Российской империи со своей религиозной политикой) освящен в честь св. Антония Падуанского, а дальше знакомая история: после подавления «прозападного» национально-освободительного восстания в 1830–1831 гг. российские власти запрещают униатскую церковь, начинают роспуск католических общин и принуждают верующих к переходу в православие. Так, в Княжицах закрывают монастырь, а после следующего восстания – в 1863-м – и сам храм. В 1872 году его реконструируют под православную церковь, достраивая купол и луковичные главы на главном фасаде, а затем приходит XX век, войны и идеологии, которые нивелируют все расколы, просто уничтожая и храмы, и религии, и их носителей.

Стройному, строгому и самобытному зданию костела в Княжицах повезло: во Вторую мировую он поврежден, но не разрушен. Гостеприимным вовсе не выглядит: у необычных фасадов, вобравших в себя и барокко, и классицизм, достаточно неприступный вид – такой, будто бы здание могло знать, что придется обороняться и выстоять. Но внутрь заходить уже страшновато. Внутри красиво, просторно и жутко: повсюду раскол, развал, падающие из свода кирпичи и оставшиеся от попытки реконструкции в 1980-х гниющие леса.

Сейчас вроде бы костел находится в ведомстве католической церкви как «парафія Нараджэння Найсвяцейшай Панны Марыі і св. Дамініка» и должен был консервироваться и реконструироваться согласно «Программе сохранения и развития культуры Могилевской области до 2010 года». Любопытство, впрочем, ведет дальше, и оказывается, что «здание костела внесено в список историко-культурных ценностей республиканского значения, находится под охраной государства и включено в госпрограмму «Культура Беларуси» на 2011–2015 годы». Дальше любопытству, кроме как к самому памятнику архитектуры, деваться некуда.

Миновав большой красивый Могилев, в который меньше чем на выходные ехать не стоит, мы мчимся все дальше на восток, у Расна (ладно, в Рясно). Мало того что у села (ладно, у агрогородка) такое красивое название, так оно еще и живописно рассыпано по холмам, которых по мере продвижения к Мстиславлю становится все больше.

Говорят, что впервые Рясно упомянуто как поселение, сожженное в 1335 году московским князем Иваной Калитой, но это маловероятно. Во-первых, всего за год до этого его 17-летний наследник женился на дочери великого князя литовского Гедимина (как раз таки ради укрепления позиций Московского княжества, чего лезть на рожон), а во-вторых, Калита был занят междоусобицами и собиранием дани для Золотой Орды, так что, наверное, сжег какое-то другое Рясно.

Уже в XVI веке наше Рясно было городом и центром повета, в котором проживали ремесленники 27-ми специальностей. Но, будучи на восточных границах ВКЛ, город не раз разрушался и вместе с ремесленниками и другими жителями страдал от военных действий, а при первом разделе Речи Посполитой в 1772 году оказался в составе Российской империи – уже в качестве местечка. Представители шляхетского рода Патеев, которому Рясно принадлежало, отказались присягнуть Екатерине II и лишились владения.

В Российскую империю вошло поселение с типично вэкаэловским полирелигиозным и полиэтничным составом. В XIX веке здесь действовали и православная церковь (с 1499 года), и иезуитский костел (с 1751 года), и синагога (а то и три). На месте деревянного здания старого католического храма в 1819 году был даже сооружен шикарный памятник классицизма – костел святого Казимира, построенный как уменьшенная копия Виленского кафедрального собора. Правда, часть католического населения Рясно вместе с его тогдашним владельцем была репрессирована за поддержку восстания 1863–1864 годов, и с 1869-го «вражеский» приход ликвидируют. Костел становится филиальным, католикам становится тяжеловато, зато отстраивают заново обветшавшую и к тому времени разобранную православную церковь.

Хозяйственная часть местечка, собственно, не страдает – работают 39 магазинов и 2 корчмы, сукновальня, бровар, круподерня, мельница, маслобойня и винокурня. Винокурня, кстати, появилась вместе с предприимчивым русским помещиком Спытковым в конце XIX века и, не переставая, выдавала спирт при всех режимах и оккупациях до самого 1990 года. Поистине универсальное и неуязвимое верование.

XX век здесь прошел без сюрпризов. В 20-е годы Рясно даже успевает побыть в составе РСФСР, но в 1924-м возвращается в Советскую Беларусь. Костел св. Казимира поврежден во Вторую мировую и с тех пор разваливается. Православная церковь с 1937 года закрыта, а с конца 40-х переоборудована в школу-интернат. В синагоге с 1939–1940 гг. разместилась слесарная мастерская, а теперь ее и вовсе нет. Собственно, до 1942 года в Рясно и близлежащей деревне Пески проживало около 600 иудеев, а теперь, говорят, ни одного. О многовековой истории местных евреев говорит лишь удивительно красивое и укромное кладбище на въезде.

Непонятно, есть ли в нынешнем агрогородке католики. У завидных руин костела св. Казимира было найдено много бутылок, в частности от вина со странным названием «Маг.Нат.», но нельзя с уверенностью сказать, что это следы прихожан. Точно известно, что после 1990 года религиозная жизнь вернулась в деревню в виде приземистой Троицкой церкви из силикатного кирпича. Примерно в это же время сюда переезжает большое количество семей с территорий, загрязненных в результате аварии на ЧАЭС.

Рясно – очень живописное место, несмотря на то что его богатая история продолжает разваливаться и исчезать вместе с руинами храма, с останками мельницы и хоздвора Спытковых (и, собственно, с самой скромной усадьбой). А если от всей этой весьма типичной для белорусских местечек истории и его настоящего что-то защемит в груди, можно отвернуться к холмам, расфокусировать взгляд и успокоиться. Мы тоже исчезаем: население Рясно с 1999-го по 2010-й уменьшилось почти на четверть.

Интересно, что на сайте села Рясно в переведенном на русский пересказе «Новых падарожжаў дылетанта» опущены история репрессий после восстания 1863 года и всяческое упоминание евреев, которых до прихода в Рясно айнзацгрупп в 1941 году было около шестисот. Наверное, это какая-то неудобная для создателей страницы история. Впрочем, в шапке сайта почему-то размещается панорамное фото Москвы с куполами Храма Христа Спасителя.

Хорошо, что дальше можно насладиться долгими морями убаюкивающих просторов Мстиславщины. Рельеф постепенно начинает меняться: будто бы растекаться и расходиться волнами, которые по мере приближения к Мстиславлю становятся все выше и выше, пока наконец не превращаются в крутые холмы старинного города с некогда неприступной крепостью.

На самом деле Мстиславщина поражает начиная с герба. Рука, грозящая из-за туч мечом красному волку, – это очень мощно. Такой геральдический символ получился в результате сочетания гербов двух эпох – Мстиславля при Речи Посполитой и Мстиславля при Российской империи.

Вообще-то, город основан еще в 1135 году смоленским князем и внуком Владимира Мономаха. В 1359 году Ольгерд отвоевывает его у Смоленска и вместе с Мстиславским княжеством присоединяет к ВКЛ. Кажется, тогда многие были заняты тем, что собирали княжества («земли бывшей Руси»), и вот ВКЛ прихватило себе в итоге Смоленское.

В составе Великого княжества Литовского Мстиславщина была, по сути, автономией – с большими льготами и гибкой политикой центра по отношению к местным князьям. Все из-за ее пограничного положения и стратегической важности. Говорят, местные князья могли прямо говорить о несогласии с государственной политикой, и к ним прислушивались – только бы держали границы и не присягали москвичам. За это они доблестно сражались и сделали из своего княжества мощнейший форпост с неприступной крепостью в столице – важнейшем торговом центре и оплоте православия на восточных землях ВКЛ.

Православие не помогло: в середине XVII века с судьбоносной для Речи Посполитой войной приходят единоверцы с востока и сжигают Мстиславль, вырезав около 15 тысяч человек, то есть половину населения города. Командовал русским походом Алексей Никитич Трубецкой, и события 1654 года, положившие начало упадку региона, называются Трубецкой резней.

Справедливости ради нужно сказать, что экспансии давних соседей вообще редко обходились без резни: захватив Смоленск в 1404 г., Витовт тоже казнил пару сотен человек ради профилактики бунтов. Пару сотен и на 250 лет раньше – как говорится, think about it. В общем, с авторитарного востока приходили жестокие и безжалостные люди, а в XVII веке их поддержали еще и казаки Хмельницкого. Но не будем же мы меряться резней, как офисные работники на форумах. Кто прошлое помянет, тому глаз вон, ха-ха.

Хорошо, что Петр Тимофеевич Мстиславец – первопечатник, родившийся в Мстиславле, – к тому времени уже уехал. Более того, уже напечатал России ее первую книгу, но был гоним, вернулся в ВКЛ, напечатал еще несколько книг да и вообще давным-давно умер, внеся свой вклад в культуру и не застав этих несчастий.

В общем-то, с XVII века город так и не оправляется: его потихоньку убивают все последующие войны, и из просвещенной столицы керамики с суперкрепостью он превращается в уездный город Могилевской губернии. К середине XIX века он снова расцветает, но потом пожар, торговые пути смещаются, железная дорога обходит стороной, и, несмотря на богатую духовную жизнь (католические, и православные монастыри, униатский храм) и трудолюбие мстиславчан, город приходит в упадок.

Сейчас в нем (не в упадке, в Мстиславле) проживает не больше 11 тысяч человек. Говорят, что 30% взрослых ездят на заработки в Россию, а экономика города представлена лишь маслосыродельным заводом и хлебопекарней, поэтому иначе как депрессивным регион не называют. Это, конечно, очень обидно, потому что в городе классно сочетаются артефакты богатой истории в виде памятников культуры и архитектуры и крутой, делающий место особо живописным, рельеф. Это же белорусский Каменец-Подольский – только маленький, скромный и на реке Вихра!

Несмотря на часто неловкий грим благоустройства, доставшийся от «Дожинок», по улицам Мстиславля очень приятно прогуляться и:

• Найти копию Тупичевской иконы Божьей Матери, оригинал которой утерян. Копия иконы находится в кафедральном соборе св. Александра Невского, построенного на месте бернардинского костела, построенного на месте православной церкви, а на фундаментах одноименного монастыря, где она хранилась, расположился маслосырозавод.

• Посмотреть на потерявший башни иезуитский костел св. Михаила Архангела с монастырем и на законсервированную, всю в белом, мужскую гимназию.

• Глянуть на деловитую и выдающуюся пожарную башню.

• Завернуть к крепкому барочному костелу кармелитов XVII века, где все время закрыто, но внутри – фрески про Трубецкую резню. Фрески, кстати, в советское время хотели уничтожить, чтобы не компрометировать вечную дружбу народов Беларуси и России. Сам костел начали реставрировать, но, после того как он вернулся к католикам, реставрация вроде бы остановилась.

• Ну и, конечно, покорить крутую Замковую гору, где с 2016 года воссоздают деревянные укрепления старинного городища.

И все это – только то, что можно ухватить мимоходом, а ведь есть еще куча менее культовых объектов, приятная рядовая застройка, богатый экспонатами историко-археологический музей и улицы, серпантинами спускающиеся к Вихре.

Насколько известно нашей разведке, Мстиславль старается развивать туристическую инфраструктуру. Понятно, что маслосырозавод не передвинешь и монастырь не вернешь, но речь ведь не только об историко-культурном наследии, но и о том, что вокруг.

Еще в 2007 году при поддержке Агентства гуманитарных технологий, местной общины и райисполкома здесь был организован фестиваль средневековой культуры – чтобы напомнить о прошлом и привести в движение культурную и туристическую жизнь региона. Местным властям движение понравилось, но, смутившись то ли общины, то ли технологий, они полностью взяли мероприятие в свои руки. В этом году фест прошел уже в 10-й раз, так или иначе формируя туристическую привлекательность места. А ведь есть еще ежегодный организуемый Министерством культуры фестиваль искусств имени белорусского композитора и собирателя фольклора Николая Чуркина, созданный с подачи Михаила Финберга. Возможно, для искушенного человека (а с интернетом таким можно быть не выходя из дома) это не повод, все бросив, мчаться в Мстиславль, но блин: никогда не знаешь, где настигнет тебя просветление.

Ну и еще одна из приятных новостей региона: сегодня Мстиславль – участник программы COMUS, в рамках которой Евросоюз всячески помогает городу, его жителям и сообществам восстановить, наполнить жизнью и новыми смыслами, а также грамотно использовать историко-культурное наследие. Удачи Мстиславлю и ура! Только что ехать далековато.

На выезде из города на север, к Пустынкам, помимо симпатичных деревянных домиков можно встретить и настоящее искусство. Например, изображение ревущего тигра на воротах гаража. Изображение может быть поддержано пространственной композицией из мужчины в ушанке, полулежа расположившегося на крыльце рядом. Вероятно, это автор рисунка, и вместе со своим тигром, тоской, скукой и всем этим притихшим пограничьем они неимоверно, беззвучно, кричаще красивы.

А в Пустынках очень-очень тихо. И, надо признаться, пусто. Пустынки – это самый-самый край прекрасной Мстиславщины. Край земли посреди лесов, холмов и болот, где мимо тихой обители иногда крадутся фуры, сползающие в бездорожье соседнего государства. Да-да, здесь заканчиваются наши знаменитые хорошие дороги, а белорусско-российскую границу можно пересечь, просто задумавшись и пропустив поворот к древнему Свято-Успенскому монастырю.

Учитывая название, месторасположение и долгую тяжелую историю, кажется, что в Пустынках ничего, кроме развалин, не найдешь. И десять километров безлюдной дороги готовишься к этой величественной нейтральности руин, вытерпевшей все расколы, примиряющей всех врагов и принимающей все конфессии. Но в укромном православном монастыре на краю Беларуси есть тихая-тихая жизнь, вернувшаяся в него в 2003 году.

Началась эта жизнь в 1380-м (говорят, что есть новые исследования и все началось попозже). По легенде Лугвен (Семен Ольгердович) – деятельный воин и сын великого князя литовского Ольгерда, получивший Мстиславщину от отца, – вдруг начал слепнуть, а когда тебе только 24, это, конечно, никуда не годится. И вот к православному Лугвену во сне пришел старец и велел удалиться в пустынь, чтобы найти источник, умыться его водой и получить исцеление. Князь так и поступил, прозрел, увидел в ветвях липы сияющую икону Богоматери и в память о явленном ему благодеянии основал в Пустынках обитель. Правда, по другим источникам, Семен Ольгердович обосновался на Мстиславщине только в 1392-м и получил ее от Ягайло, но ни красивой легенде, ни монастырю это ничуть не мешало существовать, а Пустынской иконе Божьей Матери и целебному источнику – исцелять.

Все было хорошо, пока в XVI веке вместе с восточными православными воинами не пришла война. Монастырь был опустошен и пустовал до начала XVII века, пока в нем, вопреки воле православных, не поселились униаты. Говорят, православные были вынуждены бежать, и здесь у нас очередной пример вечного раздора и попыток его преодоления.

Униатство, призванное преодолеть раскол церкви и стать объединяющим, по различным причинам не справилось, и в православной историографии 238 лет присутствия греко-католиков в Пустынках называются не иначе как униатским пленом. Да, мало кто любит, когда ему что-то навязывают, но напомним: с приходом Российской империи в XVIII-XIX веках многие католические храмы в Беларуси просто-напросто переделывают в православные. Так что здесь снова только и остается, что меряться, кто кому больше навязал. Ну, или мириться.

С 1839-го и до 1919-го идет период расцвета монастыря, и в это время православные монахи возводят все основные постройки, создают братство и учреждают школы. В 1919 году, уже при большевиках, насельники пытаются сохранить монастырь и регистрируют на его территории земледельческую коммуну, но все тщетно. С 1925-го в Пустынках размещают детский дом, имущество монахов конфискуют, а чудотворная икона бесследно исчезает. Последнего иеромонаха Филиппа, не пожелавшего покинуть обитель, сжигают, заперев в часовне. В какой-то момент в этой истории всегда приходит игрок побольше и позлее, и тогда жертвами становятся все.

Во Вторую мировую комплекс монастыря не пострадал, а после все, что не принадлежало вернувшемуся детскому дому, было взорвано, разобрано и растаскано. Вдобавок на территории монастыря стали проводить учения по гражданской обороне, а в храме над купелью устроили баню. Успенскому собору – первому каменному зданию обители, построенному еще униатами, – повезло меньше всех. Барокко ломали тракторами, а то, что выстояло, можно посмотреть сегодня.

Осенняя природа вместе с воронами делают картинку щемящей и немного похожей на кино про прошлое и настоящее, про гибель и возрождение, про веру и борьбу. На стене школы найден нерукотворный лик Христа. Немногочисленные посетители входят в заново построенную браму рядом со стройной белой колокольней, крестятся, заходят в здание бывшей школы, проходят мимо руин Успенского храма и спускаются к источнику с пластиковыми пятилитровиками, говорят о здоровье. На подворье у хозяйственных корпусов сидит кошка, а в сарае прячется пара котят.

Один из монахов долго рассказывает про сегодняшнюю жизнь обители: сейчас здесь шесть монахов и три трудника, первоначальная реконструкция комплекса осуществлялась только силами православной церкви – в это время и была восстановлена звонница и храм Рождества Божией Матери у источника. Сейчас монастырю помогает государство, и работы идут медленнее, но все будет хорошо.

Фотографироваться монах не захотел, зато рассказал трогательную историю. Про то, что, вообще-то, он подкармливает местных мышей, но беспокоится, что птицы таскают хлеб, который он им приносит, и поэтому сегодня он пойдет кормить мышей ночью, когда птицы в основном спят.

После E-95 дорога к усадьбе Толстых пронизывает Годылево вместе с торфопредприятием «Днепровским» и комплексом его симпатичных замысловатых сооружений в эстетике стимпанка. Вагонетки, узкоколейки, моря полей, рыбаки, в своих капюшонах и лодках похожие на монахов, зависших посреди холодных и голубых озер, – дорога в Грудиновку настраивает на философский лад, который пригодится и в самой усадьбе, и, в общем-то, потом.

На подъезде высокие пушистые лиственницы выдают чьи-то труды по созданию благородного парка. Въездная аллея упирается в ухоженное, но скучное здание из силикатного кирпича. Это – здание школы-интерната, ставшее теперь домом престарелых («Отделением круглосуточного пребывания для граждан пожилого возраста и инвалидов»), а школа-интернат съехала отсюда из-за радиационного загрязнения, свалившегося на регион после Чернобыльской катастрофы.

Два века назад, когда Грудиновка уже находилась на территории Российской империи после разделов, Екатерина II подарила ее графу Дмитрию Александровичу Толстому. Не за то, что он дальний родственник еще не родившегося писателя, а за то, что он могилевский губернатор и наверняка заслуживал землю в приятном месте. Граф развернул здесь бурную хозяйственную деятельность и спустя какое-то время построил чинную усадьбу в характерной для русского усадебного зодчества того времени манере. Около ста лет усадебный дом являлся родовым поместьем Толстых, а его последняя владелица – графиня Александра – довела хозяйство до совершенства и даже, говорят, построила на свои деньги больницу.

У советской власти были свои взгляды на родовые поместья и цветущие сады, а тем более на их аристократичных хозяев, поэтому графиня навсегда уезжает в Париж, а летняя резиденция в Грудиновке достается новым хозяевам. Побыв военным госпиталем во Вторую мировую, усадьба становится средней школой, затем детским домом, а затем и школой-интернатом посреди «памятника природы и садово-паркового искусства республиканского значения» – этот статус присвоили парку в 1963 году.

В интерьере появляются росписи с пионерами и Кремлем, под куполом устраивается обсерватория, в комнатах расселяются дети – по сути, здание просто приобретает новую функцию, меняющую положение вещей. И то, что сейчас пионеры превратились в растрескавшиеся и исчезающие фрески (что дико красиво выглядит и тоже про чью-то веру), – тоже всего-навсего изменившееся положение вещей. Ничем не выигрышное для здания, но ему, нужно себе признаться, наплевать.

Вот такой философский лад.

Какой-то дедуля в пластиковых тапочках, сбежав из своего круглосуточного пребывания за угол дворца покурить, на вопрос «А что здесь было раньше, не знаете?» кивнул на шильду «охраняется государством»: «Там во почитайте». А потом смешно разворчался, затягиваясь и будто бы обращаясь к колоннам альтанки: «Раньше... раньше люди на века делали... думали наперед – жить хотели, а сейчас... не качество, а количество... раньше...»

P.S. Восстанавливать усадьбу Толстых в Грудиновке вроде бы пока некому.

И снова упадок! Руины – это же, считай, синоним уюта: покой, медленное разрушение стихией и временем, забвение. Прошелся вокруг руин, покачав головой, прикоснулся к прошлому, взгрустнул про былое величие – романтика! Люди постарше прагматично выдрали в хозяйство пару кирпичей и доску, люди помладше и поактивнее в мыслях, что все еще впереди, напили и набросали в руинах бутылочек, люди еще младше написали на стенах важные в их жизни слова и телефоны. Руины – это самая что ни на есть правдивая музеефикация, самая что ни на есть правда об истории сооружения, о месте, в котором оно находится, и его обитателях. Только что туриста на такое не всегда заманишь, но кому он нужен, когда речь о чем-то правдивом и настоящем.

Пересекая огромную пойму еще небольшого в этом месте Днепра, видишь на возвышении слева от дороги приземистую рыжеватую коробку с остатками штукатурки и темными прямоугольниками проемов. Если бы не завидное расположение здания с точки зрения стратегии и не эркер на его фасаде, можно было бы принять его за развалившуюся монументальную хозпостройку, но нет. Добро пожаловать в Быховский замок.

Во второй половине XVI века Быхов переходит во владения Яна Ходкевича – государственного деятеля и дипломата Великого княжества Литовского. Но после того, как в конце столетия город вдруг захватывают лихие донские казаки, Ходкевич предпочитает дипломатии масштабные работы по укреплению города и несколько десятков лет строит замок. В начале XVII века замок достается Сапегам: они перестраивают его в соответствии со своим магнатским представлением о роскоши и фортификациях, и на несколько последующих войн Быхов становится неприступным городом-крепостью. Помимо того, что он был хорошо укреплен, в нем еще и производили известное за пределами ВКЛ оружие. Быховская людвисарня, то есть пушечная литейная мастерская, производила пушки и ядра, которые помогали городу обороняться и пользовались спросом в Европе.

Замок на берегу Днепра было очень трудно взять, и во время «Потопа» (именно так называли тринадцатилетнюю войну 1654–1667 гг., когда армии Московского государства и украинские казаки опустошали и вырезали города ВКЛ) он продержался целых полтора года, прежде чем печально известный по резне в Мстиславле Трубецкой вместе с казаками смог его захватить. В той войне замок еще несколько раз переходил из рук в руки, выдерживая длительные осады, и – равно как и в следующей, Северной, – был важнейшим стратегическим пунктом Речи Посполитой. Жизнь продолжалась: замок выдерживал осады, Сапеги восстанавливали поврежденные укрепления, людвисарня подгоняла новые пушки. Но, попав в конце XVIII века в состав Российской империи, город-крепость теряет свое важное значение, а после восстания 1830–1831 годов (снова привет) российские власти и вовсе конфискуют у Сапег замок.

Тут и начинается упадок. Здание пустеет, перестраивается в казармы, разбирается на нужды города, теряет башни, терпит еще одну войну и приходит в состояние полной заброшенности – и все это в течение полутора веков.

Впрочем, ИП, которому кто-то в 90-х сдал в аренду «памятник архитектуры республиканского значения», удалось справиться с разрушением замка гораздо эффективнее. Предприниматель просто разместил здесь лесопилку, и в 2004 году крышу сооружения уничтожил пожар. С той поры в нем ничего не попилишь: несущие стены и перекрытия открыты для ветра, дождя и снега и вот уже 13 лет разваливаются.

Между тем следы заботы здесь очевидны: перед руинами космодром щедрого благоустройства, обозначающий двор замка, по флангам – две отреставрированные белые башни с кровлей из битумной черепицы. Не очень понятно, зачем реконструировать две башни, если этих средств, возможно, хватило бы на консервацию ансамбля целиком, но без экспертизы здесь не разобраться.

Мы не детективы, но интернет сохраняет длительную катавасию вокруг реконструкции Быховского замка – видно, кто что говорил. Еще в сентябре 2010-го консервация памятника архитектуры была одобрена Министерством культуры, и дальше дело, понятно, было за финансированием. В 2013-м при помощи всевозможных бюджетов и даже добровольных пожертвований собирается сумма около $800 000, которая в том же году и уходит, так как мала. Также в 2013-м один историк и депутат говорит, что ведется научная работа и первыми восстановят две башни, а к 2018-му реконструкция будет завершена. В 2016 году тот же человек исполнен того же оптимизма (оптимизм еще будет внизу, ближе к концу текста), ну а местные власти не скрывают: денег нет, замок просто разваливается.

А сегодня что? «Паводле пастановы Савета Міністраў ад 3 чэрвеня 2016 года №437 Быхаўскі замак быў уключаны ў лік 27 аб'ектаў, выдаткі на захаванне якіх (у частцы капітальных выдаткаў) могуць фінансавацца з рэспубліканскага бюджэту».

Сегодня фасадная сетка – баннер с напечатанным еще, видимо, в 2013-м фасадом замка – запрокинулась ветром за несущие стены и создает на втором этаже замка романтическое настроение и декорации для видеоклипов. Очень грустных, но очень красивых видеоклипов.

Совсем недалеко от замка стоит одинокое и неприступное здание, которому повезло гораздо больше. Это огромная синагога, которая полностью соответствовала запросам города-крепости: имела двухметровой толщины стены, круглую башню и не раз использовалась как оборонительное сооружение. Синагога оборонного типа!

А главное, все, что синагога имела в начале XVII века, осталось при ней. В 2013 году Полномочный Посол Израиля в Беларуси так впечатлился этим святилищем, что теперь памятник архитектуры позднего Ренессанса стоит законсервированным и без деревьев на крыше. При синагоге осталось все, кроме прихожан. В сентябре 1941 года в окрестностях Быхова было убито более 4000 евреев города и округи. К началу XXI века в Быхове их проживало всего несколько десятков.

Интересно, что в сентябре 1917 года в городе были помещены под стражу генералы русской армии: Корнилов, Деникин и другие. И вроде бы именно в Быхове зародились основы и принципы будущего Белого движения. Пленников содержали в доме замковой прислуги, в одной из пристроек которого в советские времена устроили медвытрезвитель.

К сожалению, наш гиперпрыжок любви не позволяет нам задержаться в старом крепком Быхове (даже название города коренастое, как бык, и будто бы тяжело дышит) и рассмотреть все его красоты: церкви, часовни, гимназии, кладбища и заброшенный аэропорт. Впрочем, впечатляет даже промышленное здание, увиденное мимоходом. А внутреннего мизантропа можете выгулять в пойме Днепра – там очень красиво, и пасутся лошадки.

Мажорным аккордом и сладким тортом нашего маршрута будет место, которому повезло. Проезжая Кировский район и рядом расположенную Добосну, можно встретить много прекрасного (спорная категория, ну да ладно): например, симпатичный старый дом с доисторическими электронными часами на деревянном фронтоне или закупоренные за ненадобностью кубики двухэтажных панельных домов. Но никак не подозреваешь, что где-то здесь прячется огромный дворец Булгаков – будущая главная достопримечательность Могилевской области и сооружение, которому уже хорошо. И да: несмотря на то, что комплекс иногда зовут «усадьба Добосна», расположен он в Жиличах.

Дворец Булгаков огромен, хоть и первое, что просвечивается сквозь аллею старого парка, кажется компактным и затерянным. Есть версия, что Иннокентий Булгак хотел посостязаться с Радзивиллами и Сапегами хотя бы стройкой – несмотря на древность, великими свершениями его род особо не славился. По другой версии, подобный размах строительства был продиктован желанием затмить красотой и величием вообще все дворцы западных губерний Российской империи.

Да, к 30-м годам XIX века здесь уже была российская губерния, а Иннокентий Булгак к этому времени получил высшее образование в Тарту, дошел офицером русской армии до Парижа, женился на дочери бобруйского маршалка Изабелле Слизняк, приумножил капитал крепким хозяйством (преуспел на сахарной свекле), а затем и сам стал достойным бобруйским маршалком (по-русски это звучало бы как «предводитель дворянства»), приносящим пользу городу. Самое время построить дворец в родовом имении.

Нужно добавить, что Иннокентий Булгак не был гуманистом, хоть и отдал одну из своих усадеб под школу в Бобруйске. Золотая свекла Булгаков выходила боком его крестьянам. Они жаловались на него так, что царские власти даже начали следствие и выяснили: крепостные «действительно терпят недостаток в питании, используются на работах тяжелых и обессиливающих, не исключая воскресенья. Их личные повинности совсем не ограничены… они даже не успевают обрабатывать свою землю». Возможно, компенсировать бесчеловечность маршалка пытались его дети, поддерживая восстание 1863 года, но кто их уже разберет.

В 1830-е годы по чертежам виленского гуру классицизма архитектора Кароля Подчашинского начинается грандиозная стройка. Подчашинский был знатным интерьеристом и поэтому помимо огромного дворца из набора выверенных симметричных объемов с торжественными портиками обеспечил зданию грандиозные интерьеры, в которых даже у равнодушных к классицизму посетителей захватывает дух. Просторные залы, большие окна в парк, лепнина, паркетные полы – все это сейчас бережно восстанавливается вместе с крышесносными кессонированными потолками в парадных залах.

Восстанавливать их приходится, потому что понятно почему. С приходом войн и советской власти имение привычно разграблено, парадная столовая становится спортзалом, а домовая капелла – столовой. Хорошо, что Ян Булгак – знаменитый белорусский и польский фотограф и родственник владельцев – в 1914-м отснял интерьеры дворца. Коллекции древнего оружия, античные скульптуры и слуцкие пояса вместе с картиной Тициана – все это вроде как вывез один из последних хозяев. А после Первой мировой единственными сокровищами, наполнявшими дворец, были дети. Детский дом, зоотехнический техникум и агрономическая школа, вскоре переехавшая в специально выстроенное соседнее здание, затем – детская музыкальная школа.

В 2011 году завершилась первая очередь реставрации дворца, и ура: детям Кировского района досталась расположенная в уникальном здании школа искусств. С тех пор восстановление комплекса идет медленнее, но в южном флигеле расположился музей с несколькими экспозициями, в частности про жизнь в XIX веке. Но что самое главное: в музее работают такие добрые люди, что готовы не только рассказать про историю дворца и провести вас по еще закрытым на реставрацию залам, но и задержаться ради этого после работы. Потому что так – это тоже любить.

Р.S. Любителям руин можно посоветовать шикарные останки хозпостроек, расположенных в некотором удалении от дворца – там можно отвести душу меланхолику.

После такого насыщенного путешествия можно выскакивать на Р43 и в объезд Бобруйска мчать в Минск: думать о расколах, вражде и насилии, нейтрализующем все это вместе с носителями. Или о роскоши, обездоленности и забвении, в котором может оказаться любой вне зависимости от достатка. А можно заехать в Борисов, ведь там полно чего посмотреть и где подкрепиться. В этом месте маршрута мы оставляем вам свободу выбора. Собственно, как и в других местах. Собственно, как и везде.

Дорога

Мало того, что на карте наш маршрут похож на половинку единорога, так он еще и почти 800 километров длиной, так что стоит настроиться на длительные переезды и разбить его на 2 дня: например, с ночлегом в Могилеве.

Грунтовок в этот раз совсем нет, и все автодороги вполне приличные – ну, может за исключением дороги местного значения от Р93 к Жиличам. Это, конечно, не означает, что можно полностью расслабиться за рулем и быть невнимательным.

Маршрут, являясь своеобразным марш-броском на восток нашей красотулечки, включает два долгих переезда: из Минска в Княжицы и из Жиличей обратно в Минск. Их можно насыщать на свое усмотрение, то есть на свой страх и риск. Найти, куда свернуть и на что глянуть здесь, не проблема.

Еда

Чай с бутербродами и заправки с кофе и хот-догами – вещи универсальные, но без изысков. Так как это марш-бросок с большим крепким городом Могилевом на пути, то уже после Княжиц – после долгого переезда и первого пункта маршрута – можно подкрепиться в каком-нибудь кафе или ресторане областного центра. Проезжать Могилев транзитом через центр вполне удобно, а в центре можно куда-нибудь заглянуть: мы отдельно рекомендуем суровую «Чайхану», совсем не похожую на минские аналоги.

По дороге из Грудиновки в Быхов можно рискнуть и заскочить в кафе «Быховчанка» на Е95 – прямо перед поворотом к пойме Днепра. Там пекут и домашние чебуреки, и домашние беляши, а заправляет всем этим почтенный седой дядюшка. По телику может идти российский сериал про дальнобойщиков, а в зале могут сидеть его герои. Все это, понятно, на любителя и для вери оупенмайндед пипл.

Ночлег

Ночевать тоже лучше всего в Могилеве – там есть выбор. Мы бы рекомендовали отдыхать в «Губернской» – в ней, несмотря на название, приятно, а на завтрак подают прекрасные сырники. Плюс – самый центр и паб напротив, минус – дорого. В гостинице «Могилев» тоже вполне неплохо, но попроще, а вот в «Туристе», кажется, так себе. Но мало ли нам попался не тот номер или они уже исправились – все нужно проверять. Следуя логике маршрута, желание поспать или задержаться может возникнуть и в Мстиславле, но достоверной информации про варианты и их качество нет. Можно поискать самому – мстиславльчане старались. Еще есть неплохое место на выезде из Могилева (это удобно для маршрута, но лишает вас прелестей ночной жизни большого города).

Перепечатка материалов CityDog.by возможна только с письменного разрешения редакции. Подробности здесь

Фото: rustelegraph.ru, chrontime.com, wikimedia.org, planetabelarus.by.