Как это любить:
в Любчу через Налибоки и Ивенец — осенний гайд по неприметному
в Любчу через Налибоки и Ивенец — осенний гайд по неприметному
CityDog.by отправилcя в автомобильное путешествие по заброшенным белорусским усадьбам, возрождаемым замкам и осенним лесам. Этот путь можете повторить и вы — того и глядишь, узнаете, как это любить.
Многие из тех, кто когда-либо бывал в Беларуси, говорят про неё: «Хорошие дороги». Что там еще хорошего, что таится, живет, умирает между дорог, никто будто бы не помнит или не замечает. Так и говорят: Беларусь? А, ну да, ну да — были: Мир, драник, Лукашенко, чистота. Зато какие дороги!
Местные, в общем-то, и правда живут в дорогах — дорога на работу, дорога домой, дорога на дачу, дорога в аэропорт, в Варшаву, в Вильнюс, в Киев. Страна немного похожа на логистический центр или зал ожидания, в котором терпеливо ждут рейсов в другую жизнь. Внутренний туризм кажется уделом романтиков или проигравших, не оформивших вовремя «шенген», потому что мало кому интересны эти скромные заброшенные усадьбы, загубленные парки, монотонные леса, тихие деревни и топкие берега озер, из-за которых так неприятно входить в воду.
И главное: нет особо подсказок, как это любить. Как любить то, что между дорог. Как любить то, что застряло между прошлым и будущим. Как любить то, что живет вне памяти, вне внимания, вне сервиса и вне маркетинга — неприметное, покинутое и будто бы ничье.
Местные, в общем-то, и правда живут в дорогах — дорога на работу, дорога домой, дорога на дачу, дорога в аэропорт, в Варшаву, в Вильнюс, в Киев. Страна немного похожа на логистический центр или зал ожидания, в котором терпеливо ждут рейсов в другую жизнь. Внутренний туризм кажется уделом романтиков или проигравших, не оформивших вовремя «шенген», потому что мало кому интересны эти скромные заброшенные усадьбы, загубленные парки, монотонные леса, тихие деревни и топкие берега озер, из-за которых так неприятно входить в воду.
И главное: нет особо подсказок, как это любить. Как любить то, что между дорог. Как любить то, что застряло между прошлым и будущим. Как любить то, что живет вне памяти, вне внимания, вне сервиса и вне маркетинга — неприметное, покинутое и будто бы ничье.
В Ивенец можно ехать разными способами, и один из них — через знаменитую гору Дзержинскую и Волму. Эту дорогу по Минской возвышенности стоит прописывать как антидепрессант — так и писать в рецепте: Н8243 в конце рабочего дня, 3 раза в неделю.
Она ползет-перекатывается по холмам и за короткое время раскрывает много симпатичных пейзажей с далекими перспективами, стирающимися к горизонту лесами и немногочисленными деревнями. Кроме успокаивающего эффекта, это еще и своеобразный speed dating со страной.
Она ползет-перекатывается по холмам и за короткое время раскрывает много симпатичных пейзажей с далекими перспективами, стирающимися к горизонту лесами и немногочисленными деревнями. Кроме успокаивающего эффекта, это еще и своеобразный speed dating со страной.
Н8243: дорога от нервов
Дзержинская (бывшая Святая), как и любая гора, радует постоянством. Она разочаровывает каждый раз, как ты к ней приближаешься, поэтому можно было бы убрать слово «гора» (а заодно и слово «Дзержинская») из её названия и величать это место просто: Самая Высокая Точка Беларуси. С которой трогательно ничего не видно ни в одну сторону. Ну как это не любить?
Путь в Ивенец по Н8243 пролегает через Волму. Там, кроме гипсового завода, надписи «Беларусь — гэта мы» и псевдонеоготического храма Иоанна Крестителя, есть удивительное место: экотехнопарк «Волма».
Центр основан на базе усадьбы Ваньковичей, построенной в XIX веке, и полон энергии — в прямом и переносном смысле. Год назад в беседе с директоркой Парка на 51-й минуте непрерывного потока намерений диктофон был выключен, потому что такое не расшифруешь: у учебно-научного комплекса действительно грандиозные и далекоидущие планы. Людей там точно научат и экологии, и энергоэффективности, а заодно и сохранят постройки усадьбы вместе с двухсотлетними липами. Более того: в планах Центра — включение в «Местную повестку — 21», так что когда-нибудь и деревне, и усадебно-парковому комплексу должно стать получше.
Последний владелец усадьбы Леон Ванькович, по словам местных жителей, покинул эти места с приходом советской власти в 1939-м. Отзываются о нем тепло, хотя это уже скорее память о памяти — людей, которые знали его лично, почти не осталось.
Платил он много, позволял крестьянским коровам пастись с панскими, любил вечеринки, а «розамi па пяцьдзесят сотак засаджваў». Сам жил в одноэтажном здании с голубятней на мансарде, его работники — в двухэтажном корпусе рядом. Оба эти здания выходили на парадный партер с огромной липой и живописным парком.
В Беларусь, граница с которой проходила в пятистах метрах, отсюда контрабандой шел чай. С тех пор, как из-за секретного протокола к советско-германскому пакту о ненападении границу подвинули, чая не стало ни у кого, а усадьбу разграбили. Затем разместили в ней сельскохозяйственные учреждения, а позднее — школу-интернат.
Центр основан на базе усадьбы Ваньковичей, построенной в XIX веке, и полон энергии — в прямом и переносном смысле. Год назад в беседе с директоркой Парка на 51-й минуте непрерывного потока намерений диктофон был выключен, потому что такое не расшифруешь: у учебно-научного комплекса действительно грандиозные и далекоидущие планы. Людей там точно научат и экологии, и энергоэффективности, а заодно и сохранят постройки усадьбы вместе с двухсотлетними липами. Более того: в планах Центра — включение в «Местную повестку — 21», так что когда-нибудь и деревне, и усадебно-парковому комплексу должно стать получше.
Последний владелец усадьбы Леон Ванькович, по словам местных жителей, покинул эти места с приходом советской власти в 1939-м. Отзываются о нем тепло, хотя это уже скорее память о памяти — людей, которые знали его лично, почти не осталось.
Платил он много, позволял крестьянским коровам пастись с панскими, любил вечеринки, а «розамi па пяцьдзесят сотак засаджваў». Сам жил в одноэтажном здании с голубятней на мансарде, его работники — в двухэтажном корпусе рядом. Оба эти здания выходили на парадный партер с огромной липой и живописным парком.
В Беларусь, граница с которой проходила в пятистах метрах, отсюда контрабандой шел чай. С тех пор, как из-за секретного протокола к советско-германскому пакту о ненападении границу подвинули, чая не стало ни у кого, а усадьбу разграбили. Затем разместили в ней сельскохозяйственные учреждения, а позднее — школу-интернат.
Сейчас в одноэтажном доме усадьбы живут две семьи, справляясь с обслуживанием здания сами, как могут. Основное двухэтажное строение пустует и ветшает, а кухня-флигель благодаря усилиям образовательного центра находится на реконструкции. Говорят, там будет ресторан.
Парк одичал и утратил многие деревья и дорожки, поэтому сегодня проблематично считать начальную задумку его устроителя. Но место неторопливое — можно погулять и додумать, через пруд дойти до руин усыпальницы и посмотреть на все это с иного ракурса.
Это, конечно, если у сторожа хорошее настроение.
Парк одичал и утратил многие деревья и дорожки, поэтому сегодня проблематично считать начальную задумку его устроителя. Но место неторопливое — можно погулять и додумать, через пруд дойти до руин усыпальницы и посмотреть на все это с иного ракурса.
Это, конечно, если у сторожа хорошее настроение.
Волма
Сторожу есть что охранять. В экотехнопарке создали автономную систему энергообеспечения, которая использует возобновляемые источники энергии, поэтому гостиница отапливается котельной на биосырье, фонари горят от микрогидроэлектростанции, помидоры растут в теплицах, использующих тепловую энергию земли, а карпы в очищенном пруду просто радуются жизни, как и двести лет назад, потому что у карпов не так уж много выбора. На выгоне за хоздвором пасется черный конь Цыган.
Далеко на возвышенности, напротив парка, как памятник неудачам неподвижно стоит дивная ветроустановка. Ее остановили практически на старте. Оказалось, что для ее запуска требуется больше энергии, чем она может выработать, и сейчас это просто арт-объект, вокруг которого крутятся деловитые и приземленные сельскохозяйственные машины. Кстати, в самой Волме есть водяная мельница, которая «недавно еще работала», пока лет пять назад не раскололся жернов. А, ну и надпись.
Типичные пейзажи Беларуси сложно фиксировать в фотографиях. Характер, фактура большей части этой территории — то, через что обязательно ехать, идти, пробираться, внимательно глядя по сторонам, потому что динамика окружающей картинки не явная, а плавная, текучая, всё время ускользающая из прямоугольника фото.
Лес, холм, река, заливной луг, лес, холм, поле, рябинка на холме — все это пляшет-перетасовывается вдоль дорог и вроде бы не представляет собой ничего особенного. Пока ты не замедлишься, чтобы признаться себе в том, что ничего особенного и не надо. Вот оно: повторяющиеся, как будни, леса, беспристрастные, как время, реки, принимающие, как любящие люди, просторы. Что с этим всем делать — вопрос риторический.
Лес, холм, река, заливной луг, лес, холм, поле, рябинка на холме — все это пляшет-перетасовывается вдоль дорог и вроде бы не представляет собой ничего особенного. Пока ты не замедлишься, чтобы признаться себе в том, что ничего особенного и не надо. Вот оно: повторяющиеся, как будни, леса, беспристрастные, как время, реки, принимающие, как любящие люди, просторы. Что с этим всем делать — вопрос риторический.
Чтобы узнавать побольше о жизни, о себе и о ресурсе подвески, можно смело сворачивать с накатанных дорог. Рискнув отправиться к руинам какого-то бровара, заботливо отмеченным на карте навигатора, я очутился в еще большей красоте, и мне было не жаль, что я ушел с маршрута и потратил два часа.
По пути в Симаны грунтовка извивалась по холмам, спускалась, поднималась, дразнила далями, опять спускалась и в итоге скатилась к пойме Волмы, где вместе с крупным дождем мне встретился дедушка с палочкой и пустым ведерком. Он сказал, что до бровара я не доеду, а может, и не дойду, но мне ради любви к родине ничего не жалко.
В итоге за час прогулки я получил мокрые ноги, грязные ботинки, оккупированные осенними травами брюки и снимок каменной стены. Сложно представить, что эта стена была когда-то кому-то нужна и что за ней была жизнь. Так же сложно, как и представить, что кто-то в современной Беларуси положит такую кладку.
По пути в Симаны грунтовка извивалась по холмам, спускалась, поднималась, дразнила далями, опять спускалась и в итоге скатилась к пойме Волмы, где вместе с крупным дождем мне встретился дедушка с палочкой и пустым ведерком. Он сказал, что до бровара я не доеду, а может, и не дойду, но мне ради любви к родине ничего не жалко.
В итоге за час прогулки я получил мокрые ноги, грязные ботинки, оккупированные осенними травами брюки и снимок каменной стены. Сложно представить, что эта стена была когда-то кому-то нужна и что за ней была жизнь. Так же сложно, как и представить, что кто-то в современной Беларуси положит такую кладку.
Удивительно, как многое в этой части Беларуси после 1939 года стало ненужным, опустело, вымерло. Усадьбы, фольварки, парки, культовые сооружения будто бы исключили из большой игры. Из игры исключили сакральное, частное, интимное, уединенное. Жизнь сместилась в колхозы, в коллективное, в общее и в итоге ничье, а теперь не очень понимает, куда возвращаться.
За несколько километров до Ивенца открывается шикарная панорама Воложинского района, и если присмотреться, то в ясную погоду виден даже сам Воложин, расположенный на холме за Налибоками, в тридцати километрах. Допускаю, что шик этой панорамы — моя выдумка, а светящийся в солнечный день Воложин — галлюцинация, потому что мои спутники в этом месте обычно сдержанны, и только я радуюсь, будто увидел долину Нила.
За несколько километров до Ивенца открывается шикарная панорама Воложинского района, и если присмотреться, то в ясную погоду виден даже сам Воложин, расположенный на холме за Налибоками, в тридцати километрах. Допускаю, что шик этой панорамы — моя выдумка, а светящийся в солнечный день Воложин — галлюцинация, потому что мои спутники в этом месте обычно сдержанны, и только я радуюсь, будто увидел долину Нила.
Н8243
Ивенец — тихое местечко уютного масштаба, расположенное на берегу Волмы и известное с XIV века. Столица Налибокской пущи, Ивенецкого графства и просто поселок городского типа. Такой немного сминающий богатую историю статус.
Ивенец
В Ивенце делают конфеты, керамику и консервные банки. Встречает он, если ехать из Минска, выдержанной в лучших традициях неоготикой —костелом Святого Алексея — и католическим кладбищем. Что интересно, в фундаменте его входной брамы можно найти старые надгробные плиты. Это, как и само кладбище, настраивает на размышления, что человек может сгодиться и после смерти.
Но на это, конечно, лучше не рассчитывать.
Например, Эдвард Каверский (мозырянин польского происхождения, ставший военным топографом Российской империи) не рассчитывал и добился разрешения уже в 1904 году построить здесь этот красивый костел из красного кирпича. Учитывая то, что после восстания 1863 г. католицизм был на территории Беларуси в опале, а «веротерпимость» была провозглашена имперцами только в 1905-м, Каверский сделал большое дело для местных верующих.
Затем ход истории совершил еще один поворот, и в храме разместился филиал Ленинской библиотеки. Правда, знания не спасли ни Советский Союз, ни его идеологию и в 1988 году уступили место вере.
Но на это, конечно, лучше не рассчитывать.
Например, Эдвард Каверский (мозырянин польского происхождения, ставший военным топографом Российской империи) не рассчитывал и добился разрешения уже в 1904 году построить здесь этот красивый костел из красного кирпича. Учитывая то, что после восстания 1863 г. католицизм был на территории Беларуси в опале, а «веротерпимость» была провозглашена имперцами только в 1905-м, Каверский сделал большое дело для местных верующих.
Затем ход истории совершил еще один поворот, и в храме разместился филиал Ленинской библиотеки. Правда, знания не спасли ни Советский Союз, ни его идеологию и в 1988 году уступили место вере.
Узкая характерная улица с милой малоэтажной застройкой спускается к костелу св. Михаила Архангела. В середине XVIII века его вместе с монастырем здесь возвели францисканцы — монахи ордена, кстати, первыми озаботились образованием ивенчан. На примере этого храма можно посмотреть на виленское барокко как оно есть: сдержанная текучесть и легкость, многоярусность, нарядность, но не вычурность — чудо и воздушный торт восточноевропейской культовой архитектуры. Этот костел — один из последних, представляющих стиль.
А еще на примере этого сооружения можно понять, откуда здесь столько проблем с самоидентификацией: оно было и католическим храмом, и православной церковью, и магазином, и засолочным цехом, и базой экспериментально-исследовательского производства. Пока снова не вернулось к католикам, а во дворе, под грудой металлолома, не откопали колокол.
Со звона этого колокола в июне 1943 года началось Ивенецкое восстание, когда Армия Крайова на сутки отбила город у немцев, сорвала мобилизацию и освободила арестованных подпольщиков. Что еще удивительнее — их отступление прикрывали советские партизаны. К сожалению, восстание спровоцировало террор по всей Налибокской пуще, а расследование «Катынского дела», проведенное немцами, положило конец всякому взаимодействию АК и партизан. Все снова стали сами за себя, а колокол, со звоном которого начался штурм, спрятали, закопав.
Сейчас на подворье монастыря можно потрогать за нос лошадку или овцу, поиграть с детьми в футбол и порадоваться относительному спокойствию.
Со звона этого колокола в июне 1943 года началось Ивенецкое восстание, когда Армия Крайова на сутки отбила город у немцев, сорвала мобилизацию и освободила арестованных подпольщиков. Что еще удивительнее — их отступление прикрывали советские партизаны. К сожалению, восстание спровоцировало террор по всей Налибокской пуще, а расследование «Катынского дела», проведенное немцами, положило конец всякому взаимодействию АК и партизан. Все снова стали сами за себя, а колокол, со звоном которого начался штурм, спрятали, закопав.
Сейчас на подворье монастыря можно потрогать за нос лошадку или овцу, поиграть с детьми в футбол и порадоваться относительному спокойствию.
Еще больше радости приносит дом-музей Аполлинария Флориановича Пупко. Это святилище наива и увлеченности, внеконвенциональной гармонии и чистоты чувств, в углу которого стоит кровать, на которой зачем-то спал Фрунзе. Деревянные атланты на фасаде одноэтажного домика на раз-два выводят из транса от похожих домиков поселка, так что пропустить это место невозможно.
Аполлинарий Флорианович прожил в Ивенце с 1893 по 1984 год. Буквально с детства начал рисовать, причем на стенах собственного дома, поэтому они представляют собой красочную и многослойную летопись проживания жизни. Можно только представить, сколько режимов, оккупаций и строев прошло за это время через местечко и его жителей, при этом любимые темы художника неизменны — местная природа, женщины и Наполеон. Иногда сказки.
Среди работ нет ни одного рисунка Ленина или Сталина, а кто такой революционер Фрунзе, живший у него в 1916-м, Пупко узнал только много лет спустя.
Аполлинарий Флорианович прожил в Ивенце с 1893 по 1984 год. Буквально с детства начал рисовать, причем на стенах собственного дома, поэтому они представляют собой красочную и многослойную летопись проживания жизни. Можно только представить, сколько режимов, оккупаций и строев прошло за это время через местечко и его жителей, при этом любимые темы художника неизменны — местная природа, женщины и Наполеон. Иногда сказки.
Среди работ нет ни одного рисунка Ленина или Сталина, а кто такой революционер Фрунзе, живший у него в 1916-м, Пупко узнал только много лет спустя.
Это не помешало Аполлинарию Флориановичу стать мощным культурным деятелем Ивенца: художником и народным мастером, организовавшим здесь и театр, и библиотеку, а также спасшим местный парк. Увлеченный искусством, самоучка и инвалид по зрению на один глаз (из-за чего пропорции изображений и фигур превращались в красоту), он был еще и настоящим городским активистом.
Несколько лет назад его дочь, София Аполлинаровна, оставила квартиру и детей в Гомеле и вместе с мужем переехала в Ивенец, чтобы по просьбе отца сохранить его дом и яркое, трогательное наследие. Сейчас тут работает агроусадьба «Дом-музей А.Ф. Пупко», и каждый желающий может посмотреть на чудо.
Чудо при этом нуждается в поддержке: и в консервации, и в ремонте, и в консультации специалистов музейного дела. Министерство культуры дом-музей не потянуло, эксперты-художники оценивать наследие мастера не спешат, а Академия искусств Аполлинарием Пупко не интересуется. Ну ничего: София Аполлинаровна и Геннадий Альбертович взяли все в свои руки, восстанавливают дом и будут рады и гостям, и помощи.
Ну и вот еще что. Все — от расписания богослужений до афиш вечеров шансона, от рекомендаций по сбору грибов до самых разнообразных исторических фактов — можно найти на местном ресурсе ivenec.eu, в похвальном примере местного медиа.
Ну и вот еще что. Все — от расписания богослужений до афиш вечеров шансона, от рекомендаций по сбору грибов до самых разнообразных исторических фактов — можно найти на местном ресурсе ivenec.eu, в похвальном примере местного медиа.
Попасть в музей может каждый, но лучше позвоните по номеру 8 (017) 724-91-16 и предупредите о своих намерениях. Экскурсия — фри донейшн.
Выехав из Ивенца по улице 1-го Мая, вскоре снова попадаешь в мягкие жернова ландшафта и неба. Дорога на Кромань через Налибоки будто бы идет вдоль побережья огромного зеленого моря и медленно погружает в дремучие обстоятельства лесов.
Налибокская пуща
По пути в пущу есть скромная деревня Камень с не менее скромной достопримечательностью — собственно, камнем. Не совсем понятно, что с ним делать, зато это явно знали наши предки. В дохристианские времена здесь было место жертвоприношений, и, наверное, поэтому новый религиозный порядок окрестил этот валун Чертовым. Кто-то расчувствовался и сшиб столбик с табличкой «Гiсторыка-культурная каштоўнасць».
После спящих Петрилович асфальтированная дорога сворачивает к дому-музею Дзержинского, но этому повороту поддаваться не стоит. Продолжайте путь прямо — по грунтовке. Десятки километров через чащу леса cработают как абсорбент, вытягивающий токсины любых идеологий и придуманных миропорядков. Телефон будет ловить суету все хуже. Несколько притаившихся деревень, в которых несложно замирать, фрагмент брусчатки сразу за Налибоками как осколок прошлого, и пожалуйста: вы в одном из самых крупных лесных массивов Восточной Европы.
После спящих Петрилович асфальтированная дорога сворачивает к дому-музею Дзержинского, но этому повороту поддаваться не стоит. Продолжайте путь прямо — по грунтовке. Десятки километров через чащу леса cработают как абсорбент, вытягивающий токсины любых идеологий и придуманных миропорядков. Телефон будет ловить суету все хуже. Несколько притаившихся деревень, в которых несложно замирать, фрагмент брусчатки сразу за Налибоками как осколок прошлого, и пожалуйста: вы в одном из самых крупных лесных массивов Восточной Европы.
Если посреди пущи остановиться и заглушить двигатель, оказываешься в редком по нынешним временам заповеднике — тишине. На многие километры вокруг не будет ничего, кроме лесов, рек, болот и тех, кто их населяет. А когда в пуще поднимется ветер, она зазвучит как водопад.
Во время Второй мировой войны этот водопад скрывал многих: Армию Крайову, советских партизан, отряд Бельских — один из примеров еврейского сопротивления в Европе. Все они тогда боролись за выживание — с оккупационными войсками, друг с другом, с пущей. При этом только пуща была более-менее объективна, так как ей плевать на этническую принадлежность и мировоззрение.
Лес — то ещё великодушие.
Сейчас Налибокская пуща — сейф покоя и анахроничности в ста километрах от мегаполиса. Ехать через неё, никого не встречая, — удовольствие.
Во время Второй мировой войны этот водопад скрывал многих: Армию Крайову, советских партизан, отряд Бельских — один из примеров еврейского сопротивления в Европе. Все они тогда боролись за выживание — с оккупационными войсками, друг с другом, с пущей. При этом только пуща была более-менее объективна, так как ей плевать на этническую принадлежность и мировоззрение.
Лес — то ещё великодушие.
Сейчас Налибокская пуща — сейф покоя и анахроничности в ста километрах от мегаполиса. Ехать через неё, никого не встречая, — удовольствие.
На северо-западном краю заповедника, по пути из Ивенца в Любчу, можно остановиться на небольшом и чистом озере Кромань.
Учитывая спокойный, плоский рельеф болотистой округи, невозможно представить, откуда тут эта почти круглая дыра глубиной до 27 метров, в которой отражаются лес и небо. Существует легенда, что озеро образовалось на месте храма, внезапно ушедшего под землю, и в тихие ночи можно даже услышать колокола.
В общем-то, не проблема дождаться тихой ночи прямо там. На берегу озера стоит скромный и компактный туристический комплекс«Кромань», где можно переночевать, арендовать весельную лодку и дождаться колоколов. Пусть и с минимальными удобствами — никто ведь и не обещал откровений в комфорте.
Учитывая спокойный, плоский рельеф болотистой округи, невозможно представить, откуда тут эта почти круглая дыра глубиной до 27 метров, в которой отражаются лес и небо. Существует легенда, что озеро образовалось на месте храма, внезапно ушедшего под землю, и в тихие ночи можно даже услышать колокола.
В общем-то, не проблема дождаться тихой ночи прямо там. На берегу озера стоит скромный и компактный туристический комплекс«Кромань», где можно переночевать, арендовать весельную лодку и дождаться колоколов. Пусть и с минимальными удобствами — никто ведь и не обещал откровений в комфорте.
Чтоб уж до дна испить чашу Налибок в этом транзите, нужно двинуться в Любчу по безлюдному правому берегу Немана. Вероятность встречи с человеком там меньше, чем вероятность встречи с косулей или зубром, но бояться не нужно — нужно просто немного внимательнее смотреть на грунтовку и иногда объезжать ямы. Зато всё вокруг какое-то время будет только вашим.
На левом берегу Немана, на выезде из Налибокской пущи, притаился небольшой городской поселок Любча. Место сонное, аккуратное, похожее на спящий КПП на границе нетронутой природы пущи. Не скажешь, что тут крестили Миндовга, а уже в начале XVII века печатали книги. С другой стороны, не совсем понятно и то, как подобные истории становятся видимыми.
Любча
Прогулка по просторному центру и его рядовой застройке занимает немного времени (если, конечно, не застрять у безумной мозаики на универсаме), зато у замка можно залипнуть надолго — место для его строительства великолитовец Ян Станиславович Кишка выбрал отменное. В конце XVI века было из чего выбирать.
Уже на подъезде к мосту низина поймы открывает вид на небольшой архитектурный ансамбль, расположенный на высоком берегу реки. Начинал возведение фортификаций Ян Кишка, продолжали и заканчивали Радзивиллы (из-за появления замка произошли непростительные изменения в гербе Любчи — оттуда исчезли лососи).
Затем сюда зачем-то пришли запорожские казаки — все разрушили и разграбили типографию (работавшую с 1612-го!). Потом, очевидно, ушли, лишив Любчу пары башен, а также книг по медицине, астрономии, истории и поэзии, но Радзивиллы были не промах и восстановили утраченные сооружения.
Когда замковое строительство утратило свою актуальность, новые владельцы местечка — Фальц-Фейны — построили беленький неоготический дворец и флигель, сделав остатки бастиона над Неманом своей загородной резиденцией. Романтика развалин мало кого оставляла равнодушными, особенно в конце XIX века, когда развитие науки и техники уже сулило восстания роботов и паровые айфоны, а чувственной знати хотелось завернуться в теплое одеяло ностальгии.
Но ушли и Фальц-Фейны: Первая мировая разрушила их дворец, а после Второй мировой остатки замчища были переданы Любчанской средней школе. Дворец был восстановлен в гораздо более скромном виде, без ажурных башен, поясов и прочих излишеств, отвлекающих детей от знаний, а оба его флигеля стали многоквартирными жилыми домами.
Уже на подъезде к мосту низина поймы открывает вид на небольшой архитектурный ансамбль, расположенный на высоком берегу реки. Начинал возведение фортификаций Ян Кишка, продолжали и заканчивали Радзивиллы (из-за появления замка произошли непростительные изменения в гербе Любчи — оттуда исчезли лососи).
Затем сюда зачем-то пришли запорожские казаки — все разрушили и разграбили типографию (работавшую с 1612-го!). Потом, очевидно, ушли, лишив Любчу пары башен, а также книг по медицине, астрономии, истории и поэзии, но Радзивиллы были не промах и восстановили утраченные сооружения.
Когда замковое строительство утратило свою актуальность, новые владельцы местечка — Фальц-Фейны — построили беленький неоготический дворец и флигель, сделав остатки бастиона над Неманом своей загородной резиденцией. Романтика развалин мало кого оставляла равнодушными, особенно в конце XIX века, когда развитие науки и техники уже сулило восстания роботов и паровые айфоны, а чувственной знати хотелось завернуться в теплое одеяло ностальгии.
Но ушли и Фальц-Фейны: Первая мировая разрушила их дворец, а после Второй мировой остатки замчища были переданы Любчанской средней школе. Дворец был восстановлен в гораздо более скромном виде, без ажурных башен, поясов и прочих излишеств, отвлекающих детей от знаний, а оба его флигеля стали многоквартирными жилыми домами.
Сейчас во флигеле никто не живет, а учебно-производственный комбинат, сменивший среднюю школу, покинул дворец. И самое интересное — это происходит потому, что замок продолжают реконструировать и восстанавливать, правда уже не Радзивиллы — и даже не государство.
Основную роль в новейшей истории замка играет Иван Печинский — предприниматель, родившийся в Любче и учившийся в этой самой, располагавшейся во дворце, школе. Удивительный пример личной инициативы, ставшей масштабным культурным проектом, важным для региона.
Основную роль в новейшей истории замка играет Иван Печинский — предприниматель, родившийся в Любче и учившийся в этой самой, располагавшейся во дворце, школе. Удивительный пример личной инициативы, ставшей масштабным культурным проектом, важным для региона.
Возможно, все дело в плакате, висевшем в здании школы. Кстати, первый проект восстановления замка под профилакторий для рабочих «Лидсельмаш» тоже сделал бывший школьник Любчанской СШ.
Иван Антонович Печинский выбрал необычную и смелую стратегию реконструкции: не стал рассчитывать на государство, донорство или фонды и решил всё делать сам. Естественно, с помощью энтузиастов. В начале 2000-х инициативная группа преобразовалась в благотворительный фонд «Любчанский замок», и начиная с 2003-го года идет планомерная работа по реконструкции и восстановлению комплекса.
Тысячи волонтеров участвовали и продолжают участвовать в строительных работах, самые разные специалисты дают бесплатные консультации и советы, у фонда появился постоянный спонсор — всё это завертелось вокруг покинутого наследия благодаря усилиям Печинского.
У такого подхода есть и другая сторона. В профессиональном сообществе, например, возникает много споров по поводу корректности реконструкции, опережающей проектную документацию. Каким на самом деле был купол въездной башни? Каким было завершение южной? Был ли фахверк на юго-западной стене? Почему у оборонительной стены двускатная кровля? — и так далее. При этом своевременность и необходимость частной инициативы Ивана Печинского по восстановлению замка очевидны.
Тысячи волонтеров участвовали и продолжают участвовать в строительных работах, самые разные специалисты дают бесплатные консультации и советы, у фонда появился постоянный спонсор — всё это завертелось вокруг покинутого наследия благодаря усилиям Печинского.
У такого подхода есть и другая сторона. В профессиональном сообществе, например, возникает много споров по поводу корректности реконструкции, опережающей проектную документацию. Каким на самом деле был купол въездной башни? Каким было завершение южной? Был ли фахверк на юго-западной стене? Почему у оборонительной стены двускатная кровля? — и так далее. При этом своевременность и необходимость частной инициативы Ивана Печинского по восстановлению замка очевидны.
Вопрос этичности тех или иных решений, принимаемых в работе с архитектурным наследием в Беларуси, — очень интересная тема. Нужно ли восстанавливать утраченное и честно ли это? В каком виде восстанавливать утраченное, если до того, как исчезнуть, оно десятки раз видоизменялось? И, в конце концов, что важнее — законченный объект на туристическом маршруте или деликатность и бережность задумки реконструкции и ее исполнения?
Но такое чувство, что в реалиях сегодняшней Беларуси некогда деликатничать. В реестре памятников томится куча объектов историко-культурного наследия, ожидающих восстановления, консервации или хотя бы уборки, но в итоге продолжает разрушаться, унося с собой и без того ветреную память белорусов. Возможно, поэтому инициативы, подобные благотворительному фонду «Любчанский замок», — единственная возможность их спасти.
Но такое чувство, что в реалиях сегодняшней Беларуси некогда деликатничать. В реестре памятников томится куча объектов историко-культурного наследия, ожидающих восстановления, консервации или хотя бы уборки, но в итоге продолжает разрушаться, унося с собой и без того ветреную память белорусов. Возможно, поэтому инициативы, подобные благотворительному фонду «Любчанский замок», — единственная возможность их спасти.
Чтобы добить себя развалинами, пейзажами и любовью, в Минск нужно возвращаться через Щорсы.
Здесь последний канцлер ВКЛ Иоахим Литавор Хрептович не обошелся тишиной, усадьбой и парком для своих частных нужд. Здесь в конце XVIII века возникли одна из самых крупных библиотек в Восточной Европе (библиотекари из его библиотеки выходили уже писателями), частное предпринимательство и идеальное хозяйство, поставляющее продукцию далеко за границы (говорят, особенно хорошо шли фурманки, пиво и сыр).
Более того, получивший хорошее европейское образование граф Хрептович всерьез озаботился демократией, отменил барщину и ввел единый налог, а также занимался образованием местных крестьян. Какой-то подозрительно хороший человек.
Библиотека находилась в отдельном здании у большого пруда - одном из немногих сохранившихся на сегодня, с симпатичной открытой террасой на четырех дорических колоннах. В какой-то момент там располагалась школа, затем художественные мастерские, а сейчас там просто ничего нет, и здание переживает это с трудом.
Судьба библиотеки вообще вполне красноречиво резонирует с белорусской историей XX века: книжный фонд, за исключением художественной литературы, в начале XX века был передан на хранение в Киев. 7000 экземпляров хранились в ящиках, пока в 1924 году белорусы не затребовали их вернуть. Но что-то пошло не так, и в итоге в результате войн, эвакуаций и по многим другим причинам к 1985 году от коллекции осталось чуть более 2000 экземпляров. А художественная литература, оставшаяся в имении, исчезла еще в 1939-м — вероятно, не выдержав освободительного похода Красной Армии в Западную Беларусь.
Здесь последний канцлер ВКЛ Иоахим Литавор Хрептович не обошелся тишиной, усадьбой и парком для своих частных нужд. Здесь в конце XVIII века возникли одна из самых крупных библиотек в Восточной Европе (библиотекари из его библиотеки выходили уже писателями), частное предпринимательство и идеальное хозяйство, поставляющее продукцию далеко за границы (говорят, особенно хорошо шли фурманки, пиво и сыр).
Более того, получивший хорошее европейское образование граф Хрептович всерьез озаботился демократией, отменил барщину и ввел единый налог, а также занимался образованием местных крестьян. Какой-то подозрительно хороший человек.
Библиотека находилась в отдельном здании у большого пруда - одном из немногих сохранившихся на сегодня, с симпатичной открытой террасой на четырех дорических колоннах. В какой-то момент там располагалась школа, затем художественные мастерские, а сейчас там просто ничего нет, и здание переживает это с трудом.
Судьба библиотеки вообще вполне красноречиво резонирует с белорусской историей XX века: книжный фонд, за исключением художественной литературы, в начале XX века был передан на хранение в Киев. 7000 экземпляров хранились в ящиках, пока в 1924 году белорусы не затребовали их вернуть. Но что-то пошло не так, и в итоге в результате войн, эвакуаций и по многим другим причинам к 1985 году от коллекции осталось чуть более 2000 экземпляров. А художественная литература, оставшаяся в имении, исчезла еще в 1939-м — вероятно, не выдержав освободительного похода Красной Армии в Западную Беларусь.
Щорсы
Графский дворец не уцелел (война, ага), парк зарос и стал похож на лес, а сохранившиеся служебные корпуса разваливаются. Поэтому можно довольствоваться симпатичной башенкой коптильни, что смешно торчит во внутреннем дворе близлежащей школы, а также флигелем и домом управляющего с библиотекой. Для этого нужно пройти мимо школьного стадиона, расположившегося в низине у прудов и, вроде бы, пробраться через какие-то кусты. Что память, что храмы знаний вечно норовят зарасти.
Из хорошо сохранившегося наследия Хрептовича — симпатичная Дмитриевская церковь в центре поселка, построенная французским архитектором. Сперва она была униатской, теперь — православная. Говорят, не так уж давно в нее попала шаровая молния, но, отскочив, пролетела мимо Ленина и угодила в сельсовет, так что он сгорел.
Въезжая в Щорсы, всё это буйство истории не видишь. Въезжая со стороны Любчи, видишь скульптурные развалины построек огромного хозяйственного двора. Красные кирпичные остовы, тонущие в зелени. Судя по площади и количеству построек, Хрептович и его наследники и правда старались.
Отработав смену, трактор, укатывающий сено в смешные круглые таблетки, прополз мимо руин одной из построек хоздвора и затих. Из него в тишину развалин зазвучал тягучий и заунывный романс в противной поп-аранжировке. На вопрос «а вы не знаете, что здесь раньше было?» тракторист молча помотал головой и вернулся к своим насущным трактористским делам. Незамысловатая песня будто бы издевалась над развалинами — особенно этим тянущимся последним слогом каждой строки:
Тоска ушедших страстееееей
И счастье прожитых днееееей
Любовь ушла очень жаааааль
Осталась только печаааааль.
И счастье прожитых днееееей
Любовь ушла очень жаааааль
Осталась только печаааааль.
Вернуться из Щорсов в Минск можно разными способами. Один из них — для тех, кому не хватило Налибок, — сразу за поселком переехать Неман и нырнуть в лес, возвращаясь таким образом в столицу через Ивенец, Раков и М-6.
Второй способ — через Кореличи и Мир. Тогда за короткий переезд от Щорсов до Корелич можно полюбоваться Неманской низменностью с холма, по которому идет дорога. Главное, не забывать при этом на нее смотреть и соблюдать правила дорожного движения. Вы же в пути.
Второй способ — через Кореличи и Мир. Тогда за короткий переезд от Щорсов до Корелич можно полюбоваться Неманской низменностью с холма, по которому идет дорога. Главное, не забывать при этом на нее смотреть и соблюдать правила дорожного движения. Вы же в пути.
Дорога
Общая протяженность маршрута – около 300 км, из них около 50 км вы проедете по грунтовке. Наиболее внимательными к дороге нужно быть на въезде в Налибокскую пущу за Налибоками и на участке грунтовки от Кромани до Любчи. Там нужно немного потерпеть, но это же ради любви.
Еда
Толковых кафе нам на маршруте не встретилось, поэтому советуем запастись бутербродами и питьем. Хотя нет: в Ивенце путь проходит через кафе «Карамелька», но это место не подходит для людей с тонкой душевной организацией. В Любче можно и выпить, глядя на Неман с высокого берега, но это только если вы не водитель. На обратном пути в Минск в Кореличах можно найти ресторан «Колос» и пиццерию, а также несколько приличных кафе в Мире. В остальном рассчитывать стоит только на себя и хот-доги на заправках.
Ночлег
Если выехать рано утром и не сильно расчувствоваться на каждом пункте, то ночлег и не понадобится. Но в случае если к Любче вы вымотаны красотой и вас не смущают чучела, можете остановиться в Охоткомплексе Новогрудского лесхоза. Или едьте в новогрудский отель «Крокус». Но обязательно вернитесь в Щорсы! Мы-то знаем, как прекрасен Новогрудок.
Общая протяженность маршрута – около 300 км, из них около 50 км вы проедете по грунтовке. Наиболее внимательными к дороге нужно быть на въезде в Налибокскую пущу за Налибоками и на участке грунтовки от Кромани до Любчи. Там нужно немного потерпеть, но это же ради любви.
Еда
Толковых кафе нам на маршруте не встретилось, поэтому советуем запастись бутербродами и питьем. Хотя нет: в Ивенце путь проходит через кафе «Карамелька», но это место не подходит для людей с тонкой душевной организацией. В Любче можно и выпить, глядя на Неман с высокого берега, но это только если вы не водитель. На обратном пути в Минск в Кореличах можно найти ресторан «Колос» и пиццерию, а также несколько приличных кафе в Мире. В остальном рассчитывать стоит только на себя и хот-доги на заправках.
Ночлег
Если выехать рано утром и не сильно расчувствоваться на каждом пункте, то ночлег и не понадобится. Но в случае если к Любче вы вымотаны красотой и вас не смущают чучела, можете остановиться в Охоткомплексе Новогрудского лесхоза. Или едьте в новогрудский отель «Крокус». Но обязательно вернитесь в Щорсы! Мы-то знаем, как прекрасен Новогрудок.
Перепечатка материалов CityDog.by возможна только с письменного разрешения редакции. Подробности здесь
Спасибо
А хотелось бы почитать.