Наши друзья из брестского журнала «Бинокль» сделали репортаж из здания бывшей тюрьмы. Она была построена еще во времена Польши, и ею с успехом пользовались и нацисты, и коммунисты. Сейчас берестейцам она знакома как швейная фабрика «Динамо». Пишет Ксения Петрович.
Прогулка по тюрьме – та еще атмосферщина: здесь и без классической экспозиции давят стены. Втираешь в кожу рассказ экскурсовода, рисуешь картинку, даже начинаешь дышать в такт накалу повествования.
Но все это немного понарошку. Ты как будто по пояс в воде: вроде бы жутко, холодно и мокро, но безопасно. Мы посетили бывшую Брестскую следственную тюрьму, где содержались, были замучены и безвинно расстреляны тысячи людей. Передаем воспоминания, факты и легенды о судьбах со слов гида Ивана Чайчица.
Кто, когда и зачем построил эту тюрьму
Здание тюрьмы находится по адресу Карла Маркса, 88 и многим знакомо как швейная фабрика «Динамо». Сейчас оно припрятано от людских глаз жилой застройкой, хотя и «выкрикивает» архитектурой – ленты окон, спиленные решетки, красная облицовка.
Общую городскую тюрьму №23 в народе называли «Краснуха» (за цвет облицовочной плитки). Строительство началось в апреле 1937 года по проекту французских специалистов и было практически завершено ровно через 2 года. Не успели лишь доделать облицовку.
Из исторического документа: «Тюрьма размещена в городе Бресте, по улице Зигмунтовской, до станции – 2,5 километра, до здания воеводства – 800 метров».
Расстояния указывались потому, что заключенных этапировали пешим порядком, с конвоем, что всегда было связано с риском нападения и побегами. В здании было 5 этажей, 130 общих камер, 39 одиночных камер, 28 карцеров, 2 из которых – камеры для смертников. Больница на 25 мест, баня на 30 человек и 9 следственных кабинетов. Администрация тюрьмы и хозяйственная часть располагалась рядом, в корпусах ныне действующего СИЗО №7.
Поскольку тюрьма была построена по новому проекту, то при ее строительстве (поляками) были применены самые передовые на тот момент технологии: опускающиеся на ночь нары, лифт для подъема постельного белья и продуктов, отсутствовал пол (охранник совершал обход по боковым проходам у камер, а благодаря планировке все этажи могли просматриваться с первого).
В камерах стояли батареи. Правда, заключенные никак не могли повлиять на их температуру. При желании охранник вентилем снаружи перекрывал отопление, и любые беспорядки в камере прекращались. Температура в здании даже в летнее время, мягко говоря, не жаркая и сейчас.
Случались из тюрьмы побеги, однако сведений об успешных «операциях» нет. Есть история в духе Остапа Бендера: 15 марта 1939 года начальнику брестской тюрьмы Юрию Гороху пришло письмо из Варшавы с просьбой подтвердить заказ на 300 кг сала и 300 кг смальца. В результате проверки оказалось, что схему накануне освобождения пытался провернуть один из заключенных, имевший доступ к канцелярии. Не вышло.
Сейчас подвалы переоборудованы под большое складское помещение. Но контуры карцеров можно определить по основанию на полу. В камере – миниатюрное окно, тумба для сидения, откидывающиеся нары и ведро.
– Здесь же можно с ума сойти! – бросает одна женщина из группы.
– Я вам больше скажу, – отвечает наш гид Иван Чайчиц. – Сюда набивали и по 4-5 человек. И они стояли. Днем нельзя сидеть: нужно было поднять нары, зафиксировать их и быть на ногах. Лампа в карцере никогда не выключалась.
На расстрел заключенных выводили в подвал. Руки просили держать сзади и тут же обматывали проволокой. Быстрым шагом, не давая опомниться, выводили из здания по винтовой лестнице, которая соединяет все этажи, на задний двор.
Последнее мгновение на воздухе – и поворот в подвал. Из подвала расстрелянных выносили и складывали в грузовик. Пол засыпали речным песком, чтобы избежать пятен крови.
Известно 3 места массовых захоронений за городом: Форт №3, оборонительная казарма на Речице и Форт литеры «Ж». Везде – тысячи погибших людей.
Люди приходили к зданию брестской тюрьмы в надежде передать что-то родственникам. Немцы сообщали им, что тех вывезли на работу в Германию, хотя человек был расстрелян. Об этом рассказывали очевидцы, ведь персонал тюрьмы был набран из местных жителей.
После освобождения города сюда прибыла чрезвычайная комиссия, которая собирала сведения о военных преступниках и их сообщниках. Сейчас эти документы доступны в Национальном архиве.
Среди карателей встречались не только немцы, но и русские, поляки. Не все были военными: в списке, например, начальники почты и продовольственного отдела. На этих должностях были доступы к сведениям, по которым писались докладные записки на жителей, губительная машина набирала ход.
Без суда и следствия: как тюрьму использовали в БССР
После сентября 1939 года в город начали прибывать оперативные чекистские группы. К весне 1940 года были арестованы и посажены в тюрьму почти все активисты польских политических партий – от польских демократов до местных сионистов. За обвинениями в нелегальном переходе границы или связи с полицией следовал приговор на 5–8 лет исправительно-трудовых лагерей. Людей арестовывали тысячами.
В 90% случаев приговоры выносились так называемым «особым совещанием» – тройками НКВД. Все происходило без какого-либо судебного процесса: никто не озвучивал решения – в камеру входил один из офицеров НКВД и по бумажке называл 2–4 фамилии. Больше этих людей не видели.
В брестской тюрьме оказались многие участники антисоветского выступления у здания синагоги (сейчас – кинотеатр «Беларусь»). 15 июня 1940 года сотни евреев-беженцев собрались на митинг и держали транспаранты с надписью «Верните нас на Родину». Это были граждане, пришедшие с польской стороны, когда началась Вторая мировая война. Они не хотели получать советские паспорта, а обратно их не выпускали.
29 июня 1940 года фигуранты были осуждены и получили от 5 до 8 лет лагерей.
Стандартная обвинительная формулировка в таких делах – антисоветская деятельность, нарушение паспортного режима, участие в антисоветском выступлении, нелегальный переход границы, а также уклонение от получения советского паспорта.
Тюрьма была переполнена. Количество заключенных в несколько раз превышало норму. Согласно журналу НКВД, на 10 июня 1941 года в тюрьме при наличии 2680 мест содержались 3807 человек.
В ночь с 19 на 20 июня 1941 года одновременно по всем западным областям была проведена операция по аресту и отселению участников различных формирований. В ночь на 22 июня, за 3 часа до начала войны, из Бреста убыл эшелон с активистами и членами их семей.
А вот как тюрьму использовали нацисты
При наступлении немецких войск попытка организовать оборону тюрьмы не удалась: ее начальник попросту удрал. Сбежавшие заключенные отправились кто куда (в зависимости от обвинений, по которым сидели). Кто-то совершал грабежи городских магазинов и складов, занялся пьянкой и приветствием вступления германских войск в город.
Арестованные не за уголовные преступления, а по политическим статьям, освободившись, постарались поскорее уйти из города. Были и те, кто, выйдя из тюрьмы, направились в здание НКВД за документами и архивом сотрудников НКВД из местных жителей.
Молодой священник Казимир Свёнтек, будущий первый белорусский кардинал римско-католической церкви, также находился в брестской «Краснухе» и ожидал исполнения смертного приговора после обвинения в шпионаже. В июне 1941 года был освобожден немецкими солдатами, продолжил служить в духовенстве и умер в 2011 году.
Массовый расстрел жителей еврейской национальности 12 июля 1941 года стал началом холокоста в Бресте. Начальник полиции безопасности ИСД докладывал в Берлин о 4435 расстрелянных, из которых 400 – белорусы и украинцы, а остальные – евреи.
С 1941 по 1949 годы в Бресте действовали 2 подполья – советское и подполье Армии Краевой, которая была более организованна и уже имела опыт конспирации с 1939 года. В течение недели с 3 по 10 февраля 1943 года гестапо арестовало большую группу участников польского подполья.
Оказался в тюрьме и ксендз Станислав Лазарь – наш современник, будущий пастор часовни на Киевке (район в Бресте. – Ред.). Его обвинили в тайном обучении польскому языку (разрешенными на тот момент в Бресте считались немецкий и украинский). Через полгода священника отпустили, а в 1948 году его задержали уже советские власти за критику колхозов и недонесение о существовании польской подпольной организации. Ксендз был арестован и осужден на 10 лет трудовых лагерей и 5 лет лишения гражданских прав.
Из советского подполья выделяется история Галины Аржановой – фармацевтки аптеки на Пушкинской. Девушка снабжала медикаментами партизан и была арестована. Выдержала 26 страшных пыток, внешне стала почти неузнаваема, с трудом выговаривала слова. За время пребывания в тюрьме Галина Аржанова передала всего 4 записки подпольщикам.
В одной из них она писала: «Допрос ведет высокий гестаповец, требует признания, как связаться с партизанами. Не бойтесь – умру, но никого не выдам. Тайну унесу в могилу. Прощай, Родина. Прощайте, советские люди. Мстите за нас фашистам».
Во второй записке сообщала об очной ставке с женщиной и о том, что продолжают пытать. Терялась в догадках, кто их предал.
Третья записка была криком души: «Люба, сжалься надо мной, пойми меня. Это не малодушие, не хочу быть подопытной жертвой у этих бандитов. Принеси мне отраву. 7 граммов стрихнина. Судьба моя решена. Муки, муки, муки».
В четвертой записке она требовала уходить в лес: девушка не выдержала, заговорила. Галина была повешена во дворе брестской тюрьмы. Ее труп провисел 4 дня.
После войны: НКВД
В 1944 году тюрьма перешла в ведомство НКВД. Вплоть до закрытия тюрьмы в 1956 году сюда шел поток арестантов по различным статьям.
Было много украинских подпольщиков. До 1950-х годов на территории Брестчины орудовали организации украинских националистов (мало кто знает, что по Брест-Литовскому мирному договору в 1919 году Брест отошел Украине). Поэтому УПА предъявляла претензию, что Брест — это украинская земля.
Также сидели активисты польского подполья и арестанты за бытовые преступления. После войны у населения на руках осталось много оружия. Нередко конфликты решались из ТТ или берданки.
Продолжали поступать политические арестанты. С нами на экскурсии была брестчанка Надежда Ивановна. Ее мама была осуждена по политической статье и позже реабилитирована. Мама была беременна, когда ее схватили.
Наши дни
Фабрика хочет сделать туристический маршрут, ищет финансирование. Что-то добавляет в экспозицию своими силами, восстанавливает и поддерживает камеры. Тюрьмы-музеи – редкость. В Беларуси все из них ведомственные. А брестский экземпляр пока единственное место заключения, куда можно войти и выйти, не совершая нарушений.
Секреты эта тюрьма еще скрывает, и что со временем удастся вытянуть на поверхность – загадка. Пока же через экскурсию можно «примерить на себя» нашу историю – сложную, неоднозначную, жестокую.
Кстати, вот что еще почитать в «Бинокле»: «Тут заўсёды клёва, заўжды х***ва», — поэт Сергей Прилуцкий о тысячелетии с шашлычками и Бресте в 90-е
Что еще интересного почитать в «Бинокле»: «Вижу, что дочь онлайн, — значит, жива». Мама приняла наркозависимую дочь и заново учится быть мамой
Фото: Роман Чмель.
