«У меня были джинсы с черным свитером, я считала себя хорошо одетой». Прогулка с Юлией Чернявской по любимым местам Минска

Вместе с Samsung мы делаем рубрику «Мінск 1067» о неизвестных и полузабытых историях, людях, зданиях и артефактах, связанных со столицей.

Наш маршрут с Юлией Виссарионовной был коротким: от Верхнего города до художественного музея. Но прогулка заняла почти четыре часа. Культуролог и литератор рассказала историю о каждом доме, балконе и даже дереве. Мы выбрали самое интересное.

«БЫЛО ОЩУЩЕНИЕ КРАСОТЫ, КОТОРУЮ ОТ НАС СКРЫВАЮТ»

Мы встретились на улице Кирилла и Мефодия около кафедрального собора – Юлия Чернявская живет недалеко на Немиге. Она начинает рассказывать о маленьких узких улочках, которых тут когда-то было очень много. Но вдруг переключает внимание на собор.
 

Юлия Чернявская

– Вот, слышите? Как прекрасно они поют! Пойти в храм в мои школьные годы или во времена студенчества вообще мало кому приходило в голову. Но это пение всегда вызывало у меня ощущение запретности, смелости и удивительной красоты, которую от нас скрывают.

На Рождество и Пасху мы иногда ходили в церковь. Студентов выслеживали наряды преподавателей, многих из них я сегодня вижу в церкви. У меня есть знакомый, который горячо преподавал научный атеизм, а сейчас он столь же страстный прихожанин.
 

– Наша вера была очень смешная. Я помню, как молюсь Боженьке, бегу на экзамен в школу, а под пяткой лежит пятак. Каждый раз я обещала Боженьке, что поставлю ему свечку, но тогда, в 16–18 лет, так и не поставила.

В 27 лет я крестилась, потому что уже четко понимала: я верую в то, что есть Некто выше меня, человека. Есть верующие этически, эстетически и те, кто просто чувствуют присутствие Бога. Я вначале была верующая эстетически, и дело даже не в богослужебном пении, которое любила с юности. Я не могла представить, что само собой возникло море, роза или папоротник. Я видела в этом черты сотворенности.

Потом я пришла к моральной вере. А ведь правда, откуда в нас совесть? Почему мы поступаем себе в ущерб, неудобно, когда можно поступить удобно? Это голос Бога внутри. То, что Кант называл «нравственный закон во мне».

Теперь я чувствую присутствие Бога. Но у меня с Богом личные отношения, я не люблю о них говорить.
 

Юлия Чернявская признается, что больше ей нравится самый старый, 400-летний минский Свято-Петропавловский собор – за камерную и домашнюю атмосферу. Раньше она с друзьями любила гулять по улочкам Верхнего города, но потом, когда район реконструировали, эта часть города перестала ей нравиться – слишком лощеные улицы, которые не могут заменить давние переулки с их «патиной».

Когда от храма мы идем к площади Свободы, нам встречаются несколько нищих. Юлия Виссарионовна достает из кошелька несколько монет.

– Юлия Виссарионовна, а вы всегда подаете нищим? Говорят, в Верхнем городе их целая мафия…

– Лучше я подам десяти обманщикам, чем не помогу одному, которому это действительно нужно.

«Я НЕ ЛЮБИЛА ОЧЕРЕДИ, ДА И ОДЕВАЛАСЬ Я СКУДНЕНЬКО»

Мы на Ленина, и здесь Юлия Чернявская посвятила нас в тайну детства: бабушка и дедушка не знали, что внучка втихаря ела мороженое в «Пингвине».
 

– Мама с папой развелись, когда мне было 6 лет. В детстве меня воспитывали бабушка и дедушка. На месте гостиницы «Европа» было кафе «Пингвин», которое знали все дети. Тут подавали мороженое в виде разноцветных шариков. Меня сюда водили редко, потому что у меня были ангины и ревматизм.

Когда бабушка раз в полгода покупала мне мороженое, у нее была коронная фраза: «Маленькими лизочками!» – хоть и давала мне его уже растопленным. Мама водила меня сюда тайком от них, а потом, когда я уже жила с ней, сюда тайком ото всех водил меня папа. Несколько лет назад в Минске работал первый советник французского посольства Доминик Жанти, мы дружили. Впервые он попал в СССР еще юношей: он страшно радовался, что вкус мороженого остался тем же. В его холодильнике всегда стояло пластиковое ведерко с пломбиром.

Самое смешное, что, как стало ясно потом, я не люблю мороженое. Когда мне вырезали гланды и стало можно его есть, выяснилось, что это не так вкусно, как казалось издалека.
 

– А здесь в советские времена был кафетерий с ведерным кофе, совершенно омерзительным, – показала Юлия Чернявская на кафе «Золотой петушок».

– Какой кофе? Эм, вендинговый?

– Вы не знаете, что такое ведерный кофе? Черного кофе в городе почти не было. Кофе в основном готовился в больших металлических сооружениях сразу с молоком и, кажется, с сахаром. К кофе он не имел никакого отношения. Но в этом кафетерии продавали очень вкусные ушки и язычки.

Настоящий кофе я попробовала в студенчестве. В Троицком варили кофе на песке (помню, как-то с одногруппником мы пришли туда по замерзшей Свислочи) и, по-моему, еще в кафетерии «Нектар» на Красной.
 

– ГУМ – это было место, где несчастные женщины ползли на четвертый этаж – как и сейчас. Иногда там «выбрасывали» вещи – все узнавали об этом случайно. Я не любила очереди, да и одевалась скудненько. Зато у меня были джинсы с черным свитером на все случаи, поэтому я считала себя хорошо одетой.

Моя мама, которая была и осталась очень красивой, в очередях иногда стояла. А еще у них с отчимом была машина, «москвичонок», время от времени они ездили по каким-то деревням и в сельпо находили дефицитные вещи и книги.

«В КАЖДОМ ДОМЕ НА ПРОСПЕКТЕ У МЕНЯ ЧТО-ТО ПРОИСХОДИЛО»

Наверное, тяжело найти еще одного коренного минчанина или минчанку, которые бы с такой любовью и в таких подробностях рассказывали о проспекте Независимости. Юлия Виссарионовна говорит, что для нее он как сундук с любимыми вещами.
 

– Если бы мы с вами гуляли в 80-х, то за время прогулки я бы встретила человек семь знакомых. Ты шел, например, в «Центральный» книжный, который и по сей день на том же месте (я очень боюсь, что его уберут!), возле него встречал кучу людей из среды авторской песни, студенческого театра БГУ, и кто-то в какой-то момент предлагал: «А пошли к Валере!»

Валеру ты не знал. Валера был художник, и у него была мастерская около домика РСДРП. Вы шли, подтягивая еще кого-то по дороге, и вот так заваливали к Валере. А в следующий раз ты сама могла прийти к Валере, притащив кучу людей, встреченных по дороге. Сегодня знакомых тут я встречаю очень редко.

– Артур Клинов называет Минск «Город Солнца», такой город-утопия…

– Для меня это не город Солнца и не город коммунизма. Это очень целостное советское барокко. Ничего дурного я в нем не вижу. Через 100 лет, я вас уверяю, если его не изуродуют идиотским новоделом, все уже перестанут видеть в нем Советский Союз.

Возвращаясь к проспекту: в каждом доме – от почтамта примерно до Академии наук – у меня что-то происходило. Сюда, например, я бежала рыдать к подруге Оле, когда меня покинул мой первый молодой человек. Кстати, впервые мы поцеловались в главном корпусе БГУ, около бюста Ленина на третьем этаже, у библиотеки: не по принципиальным соображениям, просто там никого не было.
 

Cтуденческий театр БГУ

Мы миновали Паниковку, где в детстве Юлю катали в коляске, а потом она водила туда гулять свою дочку Женю. Отдохнули на лавочке у Дома офицеров: Юлия Виссарионовна порадовалась, что ограде со звездами вернули черный цвет – несколько лет назад ее перекрасили в розовый: «Наша страсть к гламуру беспощадна».

Наконец мы пришли к alma mater нашей спутницы.

«И ТУТ ПОЯВЛЯЕТСЯ ПЕТЯ МАРЦЕВ: ВОДКА, ПЛАВЛЕНЫЕ СЫРКИ И ЯБЛОКО»

Сейчас на Красноармейской, 6 исторический факультет БГУ, а раньше тут учились филологи. Юлия Виссарионовна поступила сюда в 1979 году. Мы заходим в корпус, просим вахтершу пропустить нас на минутку – Юлия Виссарионовна замечает, что «все осталось тем же».
 

– У меня есть студенческая подруга Лена – сейчас она профессор БГУ. Как-то мы сидели с ней здесь, в комнатке у деканата: нас освободили от картошки, и мы перебирали какие-то архивные бумаги. И тут появляется Петя Марцев – очень хорошенький, белокурый, похожий на Есенина, – в него в разное время были влюблены почти все девочки курса, кроме меня.
 

Cтудия В.Ф. Сумарева в Доме культуры камвольного комбината

Он принес бутылку водки, два плавленых сырка и яблоко. И мы линейкой режем это яблоко!.. Это был первый случай, когда я пила водку. Помню, как потом по скрипучему паркету – видите, вот он тут закрашенный, – старалась идти ровно. Конечно же, нас бы наказали, если бы застукали.
 

Факультетское расписание висит на том же месте. Курилка была прямо в коридоре, а некоторые преподаватели курили прямо на лекциях.

– В бывшей Национальной библиотеке почти всегда можно было наткнуться на Ермаловича. Он сидел над кучей книг, сгорбившись, в очках с огромными линзами. А еще – на Кима Хадеева, вокруг которого в курилке всегда образовывалась толпа. Книги заказывали и ждали три часа. В это время все обычно шли в «Центральный» попить ведерного кофе. Или в кафе в том же здании, в просторечии именуемое «Помойкой».

Мне было проще: у меня бабушка с дедушкой жили рядом. Я часто приводила с собой какую-то подругу, которая была не из Минска и которую надо было накормить. Лишь потом я поняла, что бабушка, которая готовила три раза в день ровненько на семью, отдавала моим подругам свой обед.

«МЕЖДУ БАЛКОНАМИ БЫЛО СОРЕВНОВАНИЕ – У КОГО ЦВЕТЫ ЛУЧШЕ»

Юлия Чернявская с подругой Линой Гусевой

Мы стоим во дворе Карла Маркса, 36. Это и есть дом бабушки и дедушки Юлии Виссарионовны. Дедушка нашей героини – известный писатель Василь Витка. Один из подъездов дома был целиком «писательский», в других писателей было поменьше.
 

– Под нами жили Климковичи. Дедушка моих друзей Максима, Ники и Алеси написал гимн БССР. Над ними мы, Витки. Над нами – Гилевичи, напротив них – Науменко. Наверху – Короткевичи.

Дядя Володя Короткевич жил на пятом этаже и поставил стулья на каждом лестничном пролете: с ними жила его мама, ей было тяжело ходить. На этих стульях я и сидела, если приходила, а дома никого не было.

Напротив нас жили Глебки. Выше жили то Брыли, то Скрыганы. В соседнем подъезде – Мавр. Семья Кузьмы Чорного жила дальше по Маркса, кажется, в восьмом доме.
 

«Там, где сейчас этот страшный застекленный балкон, мы и жили. У бабушки было негласное состязание с хозяйкой соседнего балкона – у кого вырастут краше цветы».

– Во дворе царила домашняя атмосфера: мы, дети, бывали вместе и на елках в Доме литератора, и в поликлинике, и в библиотеке, и в доме творчества писателей «Королищевичи». Но с соседним двором была вражда. Он назывался «тот двор». Например, был вечный спор за эту стену без окон: тут было удобно играть в «козла». А вот в этом окне мы когда-то увидели моющуюся женщину и с большим интересом наблюдали. За это были руганы, а кое-кто и бит родителями.
 

– Эта трансформаторная будка раньше была белой кирпичной. Мы верили, что, если мы влезем на нее, нас немедленно убьет, в точности как было написано и нарисовано: обуглит до черепа и костей. За будку мы бегали писать – не добежишь же до третьего или четвертого этажа. Тут была лютиковая лужайка, вся желтая. Скамейка была одна, поломанный «барабан» и клумба – вот и вся роскошь. На субботники выходили все по собственному желанию.

Юлия Виссарионовна вспоминает, что на Карла Маркса росли огромные липы. Девочкой она любила по ночам из окна спальни смотреть на дерево, подсвеченное снизу фонарем.

«Я ЛЕЖАЛА НА ТАХТЕ И ГОВОРИЛА: “ДЕДУШКА, НАЙДИ МУЗЫКУ СЛОЯМИ”»

Наша последняя локация на сегодня – книжный магазин-кофейня «Сон Гоголя». Мы пьем капучино, а Юлия Чернявская вспоминает, как впервые прочитала роман «Мастер и Маргарита». Ей было лет двенадцать. В Национальном художественном музее (он напротив нынешнего книжного) она увидела выставку рано умершей художницы-вундеркинда Нади Рушевой. Там было много иллюстраций к «Мастеру и Маргарите». Дома, у папы, обнаружилась одна часть романа в журнале «Москва», которую она и принялась запоем читать. Вторая часть была в Москве, у папиной сестры, и до того как ее прочесть на каникулах, Юлия успела выучить первую почти назубок.

– Вот так мы добывали важные, как нам казалось, вещи для жизни. Дадут Мандельштама – за ночь читаешь и переписываешь. Люди в моей среде мерились не благами, а библиотеками. Когда я разводилась с первым мужем, забрала только десятитомник Пушкина, все остальное оставила ему.

– Помните, у Алексиевич во «Времени second hand» одна из историй была о запойном чтении, и там такие слова: «Нам казалось, что мы прочитаем и станем лучше»…

– Это мои слова. Я там присутствую в нескольких эпизодах, голос среди других голосов.

– Это же не вы, которая с больной дочкой на руках в больнице читает Солженицына?

– Ну да, я. Светлане Алексиевич потом не поверили: сказали, что этот фрагмент она выдумала, а это правда. У дочери был тяжелый бронхиолит в 4 месяца. Ей нельзя было находиться в лежачем положении. Сутками носишь ее по коридору, качаешь на одной руке, а во второй – Солженицын, чтоб не спать. И потом он дает тебе силы: им, мол, в лагерях было труднее.

Наша собеседница говорит, что ее семья жила в быту подчеркнуто скромно. При этом она была избалована любовью, книгами, летними поездками в Крым. Такую атмосферу создавал дедушка. Он считал, что быт – не главное, даже не второстепенное, а кичиться коврами и хрусталем – глупо и стыдно.

У них с внучкой была традиция – вечерами ходить в парк Горького по вечному маршруту: вниз от Карла Маркса, минуя танк у тогдашнего ЦК КПБ.

– По дороге назад мы покупали 200 граммов сыра, 200 граммов докторской колбасы, полбатона и шли домой. Ужинали. Дедушка слушал музыку с выключенным светом. Я лежала на тахте, говорила: «Дедушка, найди музыку слоями». Бах, Гендель – одним словом, полифоническая музыка. Под нее я задремывала, и дедушка относил меня в спальню. Тогда я тайком вставала с кровати, подходила к окну и долго смотрела на липу, подсвеченную фонарем. Их давно уже выкорчевали, эти липы.

Мне до сих пор кажется, что в этом городе живет еще один город. Там нет этого новодела, дома Чижа, «вставной челюсти» около цирка. Вазоны на балюстраде парка Купалы никто не красит в лимонный цвет – они белые.
 

Василь Витка и маленькая Юля в парке

Вот у нас сейчас без пяти шесть, значит, моя бабушка идет в кухню готовить ужин. Дедушка в это время читает – и я вместе с ним. Он сидит в кресле, я валяюсь на тахте. Люди, которые оживляли улицы моего Минска, как будто не умерли, не уехали и не потерялись из виду. Все они здесь.

Есть театр БГУ в Большой физической, где мы первые в Советском Союзе играли «Две стрелы» Володина. Для города это было событие, на него пришел весь Минск. Сидели на ступеньках: перед началом спектакля мы выдавали зрителям газеты, чтобы подстелить. Есть филфак БГУ в старом здании с теми же преподавателями; есть гениальный учитель истории Нелли Семеновна Алукер в 19-й школе; мама молода, папа жив…

Есть клуб авторской песни «Купалинка»; есть темный первый этаж на Ольшевского, где мы читали друг другу свои совсем не советские стихи; есть мастерские художников, куда мы заваливались оравой…

Этот город существует, просто его не увидеть глазами.

Если вам нравится рубрика «Мінск 1067», делайте репост статьи и не забывайте про хэштеги #сваё, #SamsungBelarus, #Minsk1067. Дзякуй!

 

РУБРИКУ «МIНСК 1067» МЫ СОЗДАЕМ ВМЕСТЕ С КОМПАНИЕЙ SAMSUNG ELECTRONICS*.

Кликните, чтобы подписаться на новости Samsung Беларусь.

Перепечатка материалов CityDog.by возможна только с письменного разрешения редакции. Подробности здесь.

Фото: CityDog.by, личные архивы Юлии Чернявской.

*ООО «Самсунг Электроникс Рус Компани», ИНН 7703608910