«Ко мне приставал отчим, а мама не хотела ничего слушать». Дети рассказывают, как пережили насилие в семье

«Потерпи ради детей. У ребенка должен быть отец», – так часто говорят женщинам, у которых есть проблемы в семье. Даже когда бьет и насилует муж. Но что значит на самом деле «сохранить семью ради ребенка»? Что говорят по этому поводу сами дети? Аня, Оксана и Наташа с ужасом вспоминают детство. Их истории рассказывает журнал «Имена».

Они росли в семьях, где папа бил маму, где отчим приставал к падчерице, где младший брат истязал сестру. Они не знали, куда обращаться, где искать помощи и как объяснить взрослым, что там, где сильный обижает слабого, нет семьи.

«По телефону доверия сказали, чтобы я не вмешивалась в дела родителей»

– Папа бил маму, – начинает свой рассказ Аня (имя изменено по просьбе героини). – Это происходило все детство. Острее всего помню, когда у меня был переходный возраст – 11–13 лет. Агрессия проявлялась, когда папа выпивал. Он никогда не был алкоголиком, но раз в неделю после работы мог себе позволить. Начинал с банального: «Почему носки мои лежат не там, где я их положил, а постираны и лежат в другом месте?» Находил зацепку. Шел на кухню, где была по вечерам мама. Мог разбить чашку. Такое устрашение – сейчас я тебя поколочу. Потом он закрывал дверь, и я слышала, как он ее бьет. Пыталась зайти внутрь. Когда у меня получалось, становилась между ними. Говорила: «Папа, остановись! Папа, не трогай! Папочка, папочка». Его как-то гладила. Даже в нем злом пыталась увидеть человека и понять, что ему болит. Иногда он успокаивался. Если нет – все заканчивалось синяками. Попадало и мне.

Он бил маму в основном по голове. И толкал – кухня была не очень большая – ее в стену. Часто меня брал за шиворот и выкидывал в коридор.

Когда он был сильно пьяный, мы с мамой связывали его веревками. Боялись, что сядет за руль: он тянулся водить, как выпьет. Если нам удавалось его связать, мы оставались дома. Не удавалось – уходили к соседям или к маминой сестре. Ее муж тоже бил. Интересно, что, когда мы приходили к ним прятаться от папы и муж тети был дома, он нас жалел и говорил: «Да, оставайтесь ночевать, какой ужас». А когда он их бил, они приходили к нам, и уже мой папа говорил: «Ох, какой нехороший Валерка». Такая смена ролей – от спасителя к насильнику.

Как-то раз я сломала ногу на танцах и ходила в гипсе, на костылях. Когда была очередная драка, мы выскочили с мамой и поехали ночевать к тете. На следующий день мама пошла на работу, а я вернулась домой. Нашла где-то номер горячей линии исполкома и позвонила, чтобы узнать, что делать в такой ситуации. Телефон был сдвоенный, и, пока я говорила, папа слушал. Потом ворвался в комнату, положил трубку, поднял меня за майку и кинул в стенку. Убежать я не могла – нога была сломана. Майка порвалась.

Тетечка из исполкома за эти пару минут сказала мне, что не надо лезть в отношения родителей, все будет хорошо, они сами разберутся. Повторила несколько раз, что я никуда не могу обратиться и что надо мирно решать вопрос.

Когда мама пришла, я ей рассказала. Она пошла разговаривать с папой. И он ее побил. А потом успокоился. Сидел, зашивал мою майку и плакал. Говорил, что так больше делать не будет. 

Помню, мама всегда вызывала милицию. Заявлений не писала. Ей и не предлагали никогда. Только пальчиком папе грозили: «Мужчина, успокойтесь». И папа успокаивался. Где-то на месяц.

Я считала, насилие – это нормально. Надо просто уметь как-то выкрутиться.

Мама всегда говорила: единственное, что мы можем сделать, – не жить с ним. Что надо продавать квартиру. И не жить. Но у нас не было денег, чтобы разъехаться. Мама работала в школе.

О том, что происходит, знали многие. Хотя мама только один раз пришла на работу с фингалом. Обычно синяков не оставалось – отец умел так бить. Соседи и родственники могли принять нас на ночь. Но о том, что можно получить психологическую помощь и помощь юриста, речи не шло. Я считала, что это нормально. Это часть жизни. Надо просто уметь как-то выкрутиться. Двух моих одноклассниц били отцы. Тетю бил муж. Это было повсюду. И если милиция видела и ничего не делала… Что могли сделать мы?

Когда мне исполнилось 15, папа перестал пить и распускать руки. А потом мама наконец осуществила мечту – мы разъехались. Договорилась с папой продать жилье и на эти деньги купили нам квартиру в Минске (у папы осталась квартира от родителей).

Мы сейчас очень редко общаемся. Он до сих пор чувствует себя виноватым. Самое важное, когда я была маленькая, он дал мне почувствовать себя беззащитной. Что я ничего не могу сделать. И я решила, когда вырасту, сделать так, чтобы сильный никогда не издевался над слабыми.

Я знаю проект «Убежище» (убежище для женщин и детей, переживших насилие. – Ред.). Думаю, его надо развивать по всей стране. Когда «Имена» делали выставку, она приехала в наш город. Там был уголок про «Убежище», про домашнее насилие. Я приехала из Минска. Позвонила папе, чтобы он пришел. И он пришел.

Я не видела его два года. Подвела к стенду. Попросила почитать. И он сказал мне тогда: «Прости за все». Это был первый раз за 15 лет, когда он нашел в себе силы извиниться. И это был первый раз, когда мы об этом поговорили.

«Я знала: если обращусь в милицию, от меня отвернутся все»

– У нас большая семья, – говорит Оксана (имя изменено по просьбе героини). – Пятеро детей. Старшие брат и сестра жили с маминой мамой. Еще одна сестра (на два года меня старше) – с папиной мамой. Я и мой младший брат – с родителями.

Папа меня любил. Но пил. То ли от одиночества, то ли от тяжелого детства – его маленьким мама била до потери сознания. Пил он много, не работал, только изредка снимался в массовке. Когда ему не хватало денег, продавал наши вещи.

Из-за такого поведения мама стала с ним ругаться. Она работала с утра до вечера, пыталась прокормить семью, а тут он выносит деньги. Скандалы были страшные. Я была маленькой и очень пугалась. Бил он ее, только когда мы не видели. Зато постоянно хватал ножи и размахивал, кричал, что маму убьет.

Каждый раз я брала с родителей обещание, что они не будут ругаться. Каждый день они его нарушали. Когда у меня был день рождения, 9 лет, я попросила у мамы вместо подарка купить папе выпить – он бы тогда успокоился, и в доме бы стало спокойно.

Мне было очень жалко папу. Но я боялась, что он убьет маму, и часто желала ему смерти.

Из-за постоянных стрессов у меня часто случались истерики. Бабушка (та самая, что била папу в детстве) забрала меня к себе. Я жила у нее с пятого по девятый класс. Она была очень заботливая, кормила хорошими продуктами. Но иногда ее накрывали приступы ярости. Если я не слушалась, она говорила: «Ты будешь умываться кровью!» Могла ударить учебником по голове или схватить за волосы и швырнуть в батарею. Очень похожа на бабушку из книги «Похороните меня за плинтусом».

Папа вскоре умер от алкоголизма. А бабушка стала много болеть. Я переехала назад к маме и младшему брату. Очень скоро он стал меня избивать. Пошел по стопам отца. Оно и понятно – он другого отношения к женщине не видел и думает, что бить – это норма. Когда я бежала к трубке, чтобы позвонить в милицию, он хватал меня за волосы и тащил по полу, кидал на подушку. Душил подушкой. Руками. Поясом от халата. Пару раз приходили на крики соседи, но потом он стал отбирать у меня мобильный телефон и ключи, запирал дверь и уходил, чтобы я никуда не вышла и никому не могла открыть.

Мама была на его стороне. Считала, я его провоцирую тем, что не могу дать отпор. Говорила: «Успокойся, дети все дерутся!» Но мы уже не были детьми: мне было 20 лет, ему – 18. Он бил меня кулаком в глаз, в нос, выворачивал руки. Однокурсница однажды сказала: «Мне кажется, тебя кто-то бьет». А я придумала байку, что я лунатик, ночами хожу по дому и бьюсь лицом в дверные проемы. Или говорила, что у меня тонкая кожа.

Звонить в милицию я перестала. Подумала, он все-таки мой родной брат. Вспоминала, как ухаживала за ним маленьким. А еще я понимала, что, если снова обращусь в милицию, от меня отвернутся все.

Я ушла жить к старшим сестре и брату, в квартиру другой бабушки. С сестрой в одной комнате жил ее муж. Он оказался алкоголиком и агрессором. Когда сестры не было дома, он пил очень сильно. Становится неадекватным. Приходил ко мне, хватал, сажал к себе в кресло и не давал уйти. А наутро делал вид, что ничего не произошло. Я поняла, что так продолжаться не может. Чудом через интернет вышла на «Радиславу» и попала в «Убежище».

С девяти лет я кусала себя. Потом рвала волосы. В 16 лет начала себя резать и не заметила, как это стало привычкой. В «Убежище» психологи помогают мне справиться с самоагрессией. И еще стать самостоятельной. Я уже нашла временное жилье и работаю медсестрой в стоматологической клинике. Учусь на психолога и заканчиваю курсы татуировки. Хожу на английский и учусь рисовать – все эти курсы я нашла через «Убежище». Там меня очень поддерживают и помогают развиваться. И я наконец чувствую себя живой и нужной.

Семья ничего не знает. Однажды старшая сестра увидела у меня на странице в соцсети статью о насилии и очень разозлилась. Написала мне: «Где ты в нашей семье насилие видела?» Хотя сама меня забирала в синяках из дома, когда меня избивал брат. Говорила: «Пойми, мир жесток. Ты просто должна научиться защищать себя. Все так живут».

Недавно я написала ей, что делал со мной ее муж. Она прочитала сообщение, но ничего не ответила.

«Ко мне приставал отчим, а мама не хотела ничего слушать»

– Мои родители развелись, когда мне было шесть, – вспоминает Наташа. – Очень быстро появился Андрей. Сначала я его даже называла папой – отношения были очень хорошие. Все началось, когда мама родила второго ребенка, а Андрей начал немножко выпивать. Мне было 12 лет.

Однажды к нам в гости приехали родственники. Их поселили в мою комнату, а я легла спать с мамой и отчимом. Мама лежала посередине. Ночью он перелез через нее, и я почувствовала, что он меня трогает. Я сначала не поняла, что происходит. Подумала, может с мамой перепутал. А он полез по ноге, по сиськам, под ночнушку. Я подорвалась и убежала в туалет. Просидела там до утра.

Я думала о том, что нужно сказать маме. Но, как многие дети, не сказала. Боялась, что не поверит. И вообще: вдруг показалось? Промолчала. Перестала называть его папой.

Родственники уехали. Но все стало повторяться: он приходил ко мне в комнату, всегда пьяный, ложился возле кровати и своей мерзкой лапой залазил под одеяло и начинал меня трогать. Я бежала в туалет. Он уходил. Правильно было бы пнуть его, закричать, разбудить маму, чтобы она увидела. Но я этого не делала. Не знаю почему. Просто какой-то психологический блок был. Все, чего хотелось, – убежать.

Помнишь, раньше, когда отбеливали белье, его варили и перемешивали такой длинной деревянной палкой? Это было мое оружие. Эту палку я брала с собой в постель, в туалет и считала, что вот палка меня защитит.

Я росла. Это была катастрофа. Думала: «Господи, сделай, пожалуйста, чтобы у меня больше никогда не росла грудь!» Было так страшно! Вся эта «женскость». Думала, чем больше развиваюсь, тем больше этот ублюдок будет меня лапать. Домолилась (смеется) – в какой-то момент мое женское развитие заморозилось и осталось на уровне 12 лет. Вплоть до моего 19-летия.

Я начала уходить к друзьям и тете. Когда оставалась дома, все повторялось. Через какое-то время мой сон стал настолько чутким, что я просыпалась и вскакивала, стоило ему подойти к двери. Тогда он перестал приходить.

Началось насилие экономическое. Он перестал давать маме на меня деньги. Вообще. Мама была в декрете, не работала, и мы от него зависели. Папа (биологический) присылал мне одежду, вещи, но он не знал, насколько все плохо: мне не хватало самого основного. Поздней осенью я ходила в школу в легких ботинках и легкой куртке. Мне было стыдно приходить туда в таком виде, и я стала прогуливать школу. Сейчас я бы хоть в мешке пошла – плевать. Но, когда тебе 15 лет и ты идешь в лицей, где обеспеченные дети, которых на машине привозят, а ты пришел пешком, потому что денег на маршрутку нет, и еще одет как попало, это ужасно давит. Выручала подруга. Давала мне одежду. Но все равно пропусков у меня было 50% каждый год. Училась я, правда, хорошо. Но была белой вороной. Меня обижали мальчики, запирали в туалете, когда кто-то там ссал, обзывались. Начались проблемы с общением вообще.

Чем старше я становилась, тем больше мы ругались с отчимом. Я решила рассказать обо всем маме. Она ответила, что я все придумала, чтобы испортить ее отношения с отчимом. Это у меня до сих пор в голове не укладывается. Стало совсем плохо.

Я рассказала сестре, тете и дяде. Дядя кричал, что «нахрен убьет этого козла», но, конечно, не убил. Тетя предлагала лишить маму родительских прав, но я просила этого не делать. Было ее жалко. Милиция тоже не вариант – отчим меня трогал, а не насиловал. Состава преступления не было. Да и рассказала я не столько для того, чтобы его наказать, а чтобы меня услышали и мне поверили. И пожалели. Этого «пожалели» мне тогда очень не хватало. Ради «пожалели» я могла себя поранить чем-нибудь. Сейчас понимаю, что ножом тем могла занести инфекцию, и вообще: тебе больно, зачем ты это делаешь? Но, когда срабатывало, было хорошо.

Пока мы молчим и считаем, что это нормально, пока вбиваем в головы девочек, что главное – сохранить семью, такие истории будут восприниматься как данность.

Я поступила в соседний город в университет на платное. Подрабатывала, чтобы были деньги на проезд. Отец дал половину денег на обучение, и еще половину должны были дать мама и отчим. Но отчим не захотел, и меня отчислили за неуплату.

Почему мама ничего не делала? К тому моменту отчим ее уже основательно споил. Она до сих пор пьет. А еще у нее был какой-то психологический блок. Однажды я сказала: «Мама, смотри, меня отчислили из университета, меня лапал твой муж, я прогуливала школу, у меня нет денег на зимнюю одежду». Сказала ей правду. И от осознания у нее случился приступ, она упала на пол и потеряла сознание.

Был январь. Я шла по улице в этих осенних сапогах и понимала, что терять мне нечего. Что надо уезжать хоть в Антарктиду – везде будет лучше, чем здесь. Я села на поезд и уехала к папе. И пока ехала, кажется, переродилась. Обнуление! Ты на новом месте, где никто не знает, что тебя обижали одноклассники, что у тебя никогда не было отношений с парнями, что мама алкашка и отчим так себе вообще человек, что ты живешь в бичовнике. Ничего! Ты можешь себя вылепить как хочешь. Эти четыре года в новом университете я была дерзкой, высокомерной, создала такой образ-наоборот. Тогда это мне было нужно, чтобы поверить в себя. Теперь, когда у меня отличная работа, прекрасный муж, друзья, я могу позволить себе быть собой – спокойной, доброй, ранимой. Одно я знаю точно: в то место я больше никогда не вернусь.

Отчим получил по заслугам. Он сдох от алкоголизма, мучительно. Панкреатит. Сгорел буквально за несколько дней. Лежал и чувствовал, как постепенно отказывали органы – печень, почки, – и нет человека. Царствие ему небесное.

Когда я читаю публикации о женщинах, столкнувшихся с домашним насилием, и вижу комментарии вроде «дура, почему она не ушла от него?» или «она должна была, когда он поднял руку, собрать вещи!», я понимаю тех женщин. В стрессе все как-то по-другому работает. Я тоже не могла уйти, рассказать всем на свете, чтобы он боялся повторять свои выходки. Мне было стыдно сказать. Мне! Хотя это он должен был стыдиться и бояться на улицу выходить от стыда. Я думала: это же моя семья, сделать ничего нельзя, просто надо потерпеть. И, пока мы молчим и считаем, что, может, это нормально, пока вбиваем в головы маленьких девочек, что главное – сохранить семью, такие истории будут восприниматься как данность. И такие ублюдки будут разгуливать как ни в чем ни бывало.

Хотите помочь «Убежищу»? Тогда кликайте сюда.

Большинство жертв пережили насилие в детстве

– В «Убежище» мы принимаем женщин, переживших насилие физическое, сексуальное, экономическое или психологическое. Большинство наших клиенток были свидетелями или жертвами насилия в детстве, – говорит психолог «Убежища» Ольга Казак. – Они часто не уходят от агрессора, потому что менее чувствительны к насилию, более толерантны. Им все это знакомо. У них часто комплекс вины и низкая самооценка. Они считают, что не заслуживают лучшего, и лучшего никогда не видели. Обычные отношения кажутся странными. Мамина и папина модель сильна. Даже если родители «не ругаются при детях», дети все видят и чувствуют. И часто винят себя или переносят на себя агрессию родителей. А когда вырастают, ищут такие же эмоциональные качели подсознательно. И не успевают опомниться, как разовая агрессия партнера перерастает в отношения, где кроме агрессии ничего не остается.

– Женщине часто говорят: «Потерпи, сохрани семью ради детей. Пусть у ребенка будет хоть какой, но отец». Это очень плохо, – объясняет детский психолог «Убежища» Елена Кожакина. – Да, есть те, для кого стрессы – это ступень роста. Но такие дети – исключения. Большинство ломаются, живут по образу и подобию родителей.

Все дети, с которыми я работаю в «Убежище», разные. Но есть то, что их объединяет: снижена самооценка, проблемы в коммуникации (они часто замкнутые), постоянные страхи. Часто ребенок считает, что это он своим поведением провоцирует насилие в семье. Зачастую внутреннее напряжение выливается в серьезные проблемы со здоровьем.

Что делать ребенку? В идеале собрать взрослых, которым он доверяет (тетя, соседка, сестра, подруга), и обязательно маму, и спросить, замечают ли они, что происходит. Часто мама блокирует то, что не хочет видеть, – ей самой нужна помощь. Важно понимать, что «Убежище» – это осознанный выбор женщины. Но ребенок может обратиться на горячую линию.

Общенациональная горячая линия для пострадавших от домашнего насилия: 8 801 100 8 801.

Телефон экстренной помощи для размещения в Убежище (круглосуточно): +375 29 610 83 55.

Психологи с ним пообщаются и через ребенка постараются связаться с мамой. Если женщина не захочет приходить к нам, мы можем направить ребенка к другим взрослым, к педагогам, психологам и в социально-педагогические центры в зависимости от района, где проживает ребенок.

Мы всегда говорим, что не надо бояться вызывать милицию и писать заявление. Да, семью могут поставить в СОП (социально опасное положение). В тех случаях, где будут для этого основания. Что это чаще всего? Антисанитария, ненадлежащие условия, отсутствие предметов первой необходимости, скандалы и прочее. Устранить эти критерии, оставаясь в одном доме с агрессором, невозможно. Но, когда мама с ребенком попадают в «Убежище», все факторы «опасного положения» устраняются. А значит, женщина и ее дети в безопасности.

За последние три года в «Убежище» проживало 365 человек, 146 из них – дети. По статистике только 4% женщин после «Убежища» возвращаются к агрессору. И все они повторно обращаются в «Убежище».

Что еще почитать на «Именах»? Любовь с акцентом. Лара нашла любовь по скайпу и с французским мужем строит Версаль на даче

Перепечатка материалов CityDog.by возможна только с письменного разрешения редакции. Подробности здесь.

Иллюстрации: Лилия Худик, Имена.