Вместе с Samsung мы делаем проект о современном белорусском искусстве. Выбрали художников, иллюстраторов и фотографов, которых отметили арт-критики на Западе и в родной стране. Сегодня говорим с Bazinato (Базыль).
Краткое содержание интервью
- «Люди пытаются все уничтожить». За что Базыля (не) били, и что такое новая чувствительность
- «Знаешь, я стырил твою картину»: о «вагине», Алексиевич и странных фразах колясочников
- Работа на Vulica Brazil: «Там художникам не платят»
- Как устроен лесной стрит-арт Базыля: «Меня жрали комары – дичь»
- О родине: «Молодечно – тихий город. Тут люди никак себя не выражают»
Базыль
Учился в БГПУ на биофаке, потом в ЕГУ на «Визуальном дизайне и медиа». Называет себя аудиовизуальным художником и исследователем, общественным активистом. Работает с практиками взаимодействия и восприятия: «Исследую мир, его макро- и микроструктуры, паттерны и связи».
«Люди пытаются все уничтожить». За что Базыля (не) били, и что такое новая чувствительность
– Тебя когда-нибудь били из-за того, как ты выглядишь?
– Били много раз. В Молодечно, в Минске – везде. Но это было давно, сейчас никто не дерется. Все же понимают, что это ничего не решает.
Недавно я был в пабе, и ко мне начал приставать парень. Я к нему подошел и сказал: «Ты чего хочешь? Знаешь, кто я? Я художник, аудиовизуальный исследователь, работаю вот с этим и с этим». И он сказал: «Прости, брат, дай краба».
– А можешь конкретнее: с чем ты работаешь?
– Это лесной арт, например. Когда вы приедете в Молодечно, я покажу вам свои работы. Вот вы идете по лесу и вдруг натыкаетесь на картину или скульптуру – будет большой сюрприз. Но чаще, когда люди это видят, они почему-то пытаются все уничтожить. У меня было много красивых работ в лесу.
Чтобы рассмотреть работы, кликните на них.
Еще я практикую новую чувствительность, или фокусировку внимания. Могу пойти в лес и ходить там полдня, выключая какой-то из органов чувств: зрение или слух. Ходить с закрытыми глазами, трогать деревья, натыкаться на ветки и палки. Я использую какую-то практику и пытаюсь ее перевернуть, поменять угол зрения.
Так у тебя включаются совершенно другие методы восприятия реальности и осознания себя. Но это больше про то, как ты работаешь с внешней средой и как, взаимодействуя с внешним, изменяешь свое внутреннее состояние. Это про личный опыт.
Не так важно, как на это посмотрит другой человек, зритель и вообще публика.
Во время проекта Veska Lab («Вёска Лаб»), проходившего под Воложином, Базыль использовал практику новой чувствительности. На проект приезжали люди из деревень и небольших городов с креативными идеями о том, что можно сделать в их регионах при ограниченных возможностях. Эксперты, среди которых был Базыль, им помогали. Художник собрал группу людей и «просто пошел с ними прямо». Вот как это реально происходит.
– Я поднял всех очень рано. Маршрут был жестким: высокая луговая трава, крапива, река с гнилым мостом, поле. Я всем завязал глаза. С нами был 12-летний мальчик, который сказал, что больше никогда в жизни на такое не пойдет. Он поругался с папой и даже пытался уехать. У каждого свои впечатления. Их сложно описать, потому что это все личная практика. Когда люди открывают глаза на финише, они уже по-другому смотрят на мир.
Для меня это и есть новая чувствительность: это все процесс. Нет начала и нет конца. Это осознанность в моменте. По большому счету, тут и понимать-то нечего. Главное – находиться в моменте: тебе хорошо и здорово.
Это видео снято на фронтальную камеру Galaxy S10+
– Какой у тебя распорядок дня?
– Никакого. У меня практически почти нет планов. Летний режим совсем другой, и все зависит от погоды. Потому что если на улице солнечно, то мне очень сложно сесть за компьютер и вообще работать.
Я хочу проводить лето с ребенком, ходить по лесу, собирать ягоды, купаться. При этом я параллельно делаю другие штуки: когда появляется минута, могу набрасывать какие-то идеи.
У меня сейчас параллельно идет около 40 проектов. Я куратор и участник в нескольких арт-резиденциях.
«Знаешь, я стырил твою картину»: о «вагине», Алексиевич и странных фразах колясочников
– Раз уж мы на Октябрьской, давай начнем с работы, которая в свое время громко выстрелила, – «Великое существо». Но все называют его «вагина». В СМИ даже устраивали голосования: это «вагина» или бактерия.
– Это смесь бактерии, растения и человека. Новости о том, что в центре Минска появилась «вагина», выходили рядом с новостями про политику. Классно, когда ты переключаешь точки фокусировки обыденных вещей.
Мой стрит-арт всегда был об этом. «Великое существо» было создано для взаимодействия. Я часами стоял на Октябрьской и разговаривал о нем с людьми.
Я люблю биологию (Базыль учился на биофаке БГПУ. – Ред.), и мне всегда нравилось узнавать про бактерии, про мозг человека, про то, что мы очень привязаны к еде, к материи. Природа, наука, технологии – мы вместе двигаем это к прекрасному будущему. Эта скульптура о том, что мы соединяем практики Востока и Запада, науку и практики сознания, можем создать все что угодно, стать богами. Мы занимаемся селекцией, мутациями – мне хотелось размышлять об этом.
Интересно, что эта история захватила очень разные группы людей: и философов, и писателей, и чиновников, стало хайповой штукой. Но я делал ее для другого: хотел поставить в городе неоднозначную вещь и посмотреть, как она будет тут существовать. И это будет не просто скульптура в честь героев или какая-то классическая форма, а что-то абстрактное.
– В Молодечно ты организовывал выставку картин разных художников возле мусорки. И это, насколько я поняла, тоже история скорее про взаимодействие, а не искусство.
– Конечно! Все картины местные растаскали в первый день работы выставки. Ко мне как-то подошел пацан и гордо сказал: «Знаешь, я стырил твою картину». И еще спросил: «А тебе не жалко?» Нет, не жалко. Я уже 20 лет там что-то делаю, и все мои работы уничтожаются.
– Еще ты рисовал портрет Алексиевич на стене Ok16, который потом закрасили. Расскажи про эту кампанию.
– Это была полурекламная штука с краудфандинговой площадкой «Улей» перед выходом пятитомника Светланы «Галасы Утопii». Мне никто не давал разрешение рисовать ее портрет. Я пришел и лупанул, даже пробил стену насквозь, чтобы установить «кафедру», за которой она читала речь на вручении Нобелевской премии. В рамках этой кампании я хотел встретиться с ней и сделать интервью.
Мне близка ее история. Она очень глубокая женщина, мне было бы интересно с ней поговорить. Я читал все ее книги, и они на меня произвели сильное впечатление. Мне хочется узнать, как она смотрит на мир сегодня. Ее ведь на самом деле все уже достали. После Нобелевки каждый от нее чего-то хотел.
– Какие у тебя отношения с ЖЭС и чиновниками?
– Да нет у меня с ними никаких отношений. Проекты я с ними не согласовываю. Я не считаю, что у них есть компетенция решать, рисовать мне или нет. Обычно я работаю с кураторами или организаторами, которые сами могут закрыть вопрос с ЖЭС, – я достаточно взрывной.
Недавно разрисовывал стену инклюзивного спортзала в Лиде. Саша Авдевич занимался его созданием. Там изображены люди на инвалидной коляске или без ноги. Еще я написал слова и фразы: например, «прокати», «оуе», «помаленечку докатим» – Саша одобрил это.
А директорка центра, когда увидела надписи, начала возмущаться, мол, как на гособъекте можно такое писать. Но ведь эта тема про жизнь людей с инвалидностью избегается даже на уровне шуток. Я за то, чтобы это не было скрыто.
Работа на Vulica Brazil: «Там художникам не платят»
– Расскажи, как устроена работа художников на Vulica Brazil. Твой мурал на стене отеля Willing – один из самых ярких и объемных на улице. Вы просто рисуете красивых персонажей на красивом фоне?
– Моя работа называется «Последняя волшебная страна». Мы придумали это с моей дочкой. Это постапокалипсис, пустыня с деревьями. Там и библейские истории, и про Сирию, и про падение человека, и про жертву, которую мы приносим, рождаясь. Уточки, мир обмана и циничности. Тут всё про всё. В идеале, надо писать свое объяснение на каждом мурале, но не всегда на это хватает времени.
Наведите курсор или нажмите на картинку, чтобы посмотреть крупнее
Это фото мы сделали на ультраширокоугольную камеру Galaxy S10+, которая позволяет снимать детально.
На первый взгляд эта история кажется непонятной: набор каких-то штук. Я нарративный художник, и я осознаю свои образы, свой язык. Мне надо смотреть на работу в процессе: сравнивать то, что я делал 10 лет назад и что я делаю сейчас. Выстраивать историю, видеть, что все мои работы созвучны и что они несут определенный месседж.
Никто этого не понимает, кроме тех людей, которые создают муралы. Глазик, зубик, лошадка – все понятно, но во что это соединяется? На работы авторов надо смотреть линейно.
У стрит-арта очень длинная история и много разных аспектов. Классически он начинался в 60–70-х в Америке с граффити и параллельно развивался в Европе, где художники показывали важный социальный смысл: мы против чего-то, или мы за что-то. Потом все трансформировалось.
– Как технически выстраивается работа художника на Vulica Brazil?
– Две недели я рисовал по 3-4 часа в день. Было жарко. Я набрасывал через проектор основные точки мурала. Рисовал его кистями, баллончиками. Это все не вечно, но по-хорошему надо было покрыть лаком. Я думал, что владельцы отеля уберут его через год, и был рад этой идее, потому что мне не нравится, когда одна и та же работа висит очень долго. Но они почему-то решили ее сохранить. Я бы с удовольствием разрешил ее развалить.
Для меня искусство – это метод изменения мира. Это оружие, которое можно использовать везде. А Октябрьская и в принципе улица стала для меня мастерской и вообще всем миром. Для меня галереи – это что-то мертвое, это прошлое. Я понимаю, что это важно, особенно музеи, потому что они сохраняют память. Но в музее я трогать все равно ничего не могу.
– Вам заплатили за муралы?
– Никому там не платят. Только материалы давали. Ты месяц тратишь на подготовку и параллельно пытаешься работать за деньги в другом месте. Не многие художники могут себе это позволить.
Как устроен лесной арт Базыля: «Меня жрали комары – дичь»
Второй день с Базылем мы провели в лесу недалеко от Молодечно. Заодно заехали в город посмотреть на рисунки его учеников. В лесу Базыль создает работы практически из подручных средств. Он приходит сюда в разные поры года посмотреть, что происходит с рисунками, как на них влияет природа и человек.
– Прикольная полянка. Я бы сфотографировался с горящим валиком и еще бы подпалил дерево. Тут очень классное место, оно мне нравится. Думаю, в какой-то момент я сделаю тут выставку.
– Для кого? Сюда же сложно добираться.
– А я для шишечек сделаю.
Тут, на сухом дереве, была нарисована спящая девушка. Видите, с другой стороны какие-то чуваки ковырялись и пытались полностью его сжечь. Может, они подумали, что это древняя богиня?
В прошлом году у меня было как минимум десять похожих работ в лесу, но многое уничтожили. Есть работы, которые точно сохранились, однако до них просто так не доберешься.
А вот эта работа прожила год. На самом деле не так-то просто нарисовать такое на дереве. Я приходил с инструментарием, меня жрали комары – дичь. Я срезал кору, отшлифовывал дерево, делал состав из коры и клея ПВА и затем грунтовал им вырезанную часть дерева. Сверху наносил акрил и рисовал маркерами.
О родине: «Молодечно – тихий город. Тут люди никак себя не выражают»
– Ты родился в Молодечно?
– Да, но моя семья не из этого города. Дедушка приехал из Сибири, а бабушка – из Минска. Они приехали сюда с тремя детьми. В Молодечно их направили работать на заводы. А так у меня все родственники живут в Минске.
Молодечно – тихий город. Тут люди никак себя не выражают. Что делать? Поэтому я еще работаю с детскими мастерскими, делаю воркшопы с людьми с особенностями. Это нужно и для моего опыта, и для расширения у людей понимания того, как мы можем вести друг с другом диалог. 20% своих ресурсов я отдаю на волонтерство и альтруизм.
– Дети понимают тебя?
– Да, они меня понимают, потому что я со всеми разговариваю по-разному. Если ребенок играет в машинки, я тоже играю с ним. Если он танцует, я тоже танцую.
Я никого не заставляю ходить на мои занятия. У нас сразу идет теория. Я всегда рассказываю о своих методиках, о своих проектах. А если кому-то интересно что-то конкретное, то вот вам тема, ссылки – изучайте.
А после теории мы идем в город и начинаем там рисовать. Многие делали проекты про экологию, белорусскую идентичность или толерантность. На одной из работ написали: «Homophobia is not a phobia» («Гомофобия – это не фобия»). В основном тут рисунки учеников художественной школы.
Мы с детьми делали галерею, но она еще не закончена. Кто-то периодически приезжает сюда, дорисовывает. А вот справа моя работа. Она о том, что надо рисковать. Текст я придумал сам. Пустое пространство – место для одного слова.
Мой двигатель – это скука. От скуки я делаю многие вещи. Я выставлялся везде: в самолете, возле мусорки, в туалете, в лифте, на улице. Со временем хочется аскезы, не общаться с людьми. И это для меня становится искусством. Ты можешь медитировать, просто дышать, есть ягоды, трогать деревья, ходить по городу в берушах.
Я очень много езжу по Беларуси. У меня есть мечта – рисовать в любом месте, в котором я буду, ни у кого не спрашивая разрешения при этом. И это будет история про то, что я однажды выйду из дома и больше туда не вернусь.
Перепечатка материалов CityDog.by возможна только с письменного разрешения редакции. Подробности здесь.
Фото: Александра Кононченко для CityDog.by.
*ООО «Самсунг Электроникс Рус Компани», ИНН 7703608910
