Как это любить, когда совсем нет солнца. Гиперболоид, Пламя и немного за Ушачи

Это немного мучительно – заезжать в города, но свернуть с трассы Е30 и заскочить в Борисов все-таки нужно. Повернув с улицы Заводской на улицу Труда, а с нее – на неблагоустроенную Энгельса, вы окажетесь возле удивительного сооружения, которому, судя по его состоянию, тоже здесь так себе. Но оно держится!

Секрет в том, что проектировал его гениальный инженер Владимир Григорьевич Шухов. Да, посреди частного сектора стоит водонапорная башня-красотка Шухова, и, несмотря на то что это утилитарное сооружение, типовой проект, и в начале XX века было построено много таких башен, стоит внимательно ее рассмотреть: в конце концов, вы не так часто видите гиперболоид. Именно он – в виде изящной сетчатой конструкции из прямых балок, представленной Шуховым в 1896 году, – вдохновил потом многих архитекторов на смелые инженерные решения.

Шухов был неутомимым изобретателем, талантливейшим строителем и, похоже, никогда не переставал работать. Его дети вспоминали, что он был постоянно сосредоточен, а лабиринты в парках благодаря своей инженерной интуиции проходил как аллеи. Чего он только не сделал первым в том XIX веке: первым изобрел цилиндрические резервуары для хранения нефти (до того ее хранили в ямах, бедная-бедная земля), построил первый нефтепровод, изобрел форсунку для сжигания мазута и первым создал установку для крекинга нефти (грубо говоря, для превращения ее в бензин). Усовершенствовал паровой котел, настроил железнодорожных мостов, дал Москве систему водопровода, а с 1895 года занимался сетчатыми перекрытиями и гиперболоидными конструкциями, покрывая здания пассажей и вокзалов стеклянными сводами и куполами.

После революции 1917 года русский инженер не эмигрировал, а продолжил работу при Советах, и его водонапорные башни разлетелись по Союзу как горячие пирожки. А в 1922 году в Москве была построена Шаболовская радиобашня (Шухова чуть не расстреляли в процессе). Конструктор спроектировал ее в целых 350 метров высотой, но в стране не было такого количества металла, и получилось лишь 160. Впрочем, для нужд радио и телевещания хватало и этого. Говорят, в последние годы жизни инженер склонялся к уединению и принимал только коллег, а последним его проектом был подъем накренившегося в результате землетрясения минарета в Самарканде.

Ну да ладно! От гения Шухова и его гиперболоидных конструкций Борисову досталась, конечно, не Шаболовка, но вполне себе симпатичная, видная башня. Говорят, таких в мире осталось всего 11. С нее производилась «заправка» паровозов водой, что, понятное дело, давно неактуально, поэтому с 50-х годов XX века башня брошена на произвол судьбы. Судьба не щадит конструкции сооружения, и сейчас оно в аварийном состоянии.

Вместе со статусом историко-культурной ценности башня получила заборчик, но из-за вечно открытых ворот он не мешает подойти к памятнику кому угодно и когда угодно. Винтовая лестница, да и вся ажурная металлическая конструкция выглядит очень заманчиво, и неудивительно, что постоянно возникают желающие забраться наверх. Но не стоит. Если не из уважения к аварийному памятнику, то хотя бы чтоб не убиться.

Насладившись видом водонапорной башни Шухова, можно возвращаться на трассу Е30 тем же путем и настраиваться на долгий переезд в Пламя.

Чтобы попасть к усадьбе, свернув с Р15, нужно проехать мимо многочисленных сельскохозяйственных сооружений, минуя ямы, разбитые сельхозтехникой в асфальте. За красной громадой серпа и молота, появляющейся справа, можно начинать осмотр того, что осталось от имения Святских «Старая Белица». Если что, усадебный дом находится за прудом.

Глядя на руины, выглядывающие остатками роскоши и рыжим кирпичным ломом из-за деревьев утраченного парка, кажется, что здание погибло очень давно и от бомбардировок, но нет: разрушения начались лишь в самом конце XX века и с благих начинаний. В восьмидесятых после внесения усадьбы в «Свод памятников БССР» планировался ее ремонт, который закончился уже на подготовительных работах: со здания сняли крышу и подставили его под удар всех стихий.

С приходом тяжелых девяностых к стихиям присоединились местные жители, потому что всем нужно было выживать, а хороший кирпич, хорошая столярка и прочие элементы дома вполне способствуют выживанию: из чего-то можно сложить печь, а что-то – продать. За несколько десятков лет симпатичный архитектурный ансамбль превратился в благородный труп с восьмиугольной башней, в которой можно выпить по дороге из магазина. Ну, за все былое.

Имение «Старая Белица» долго блуждало по знатным фамилиям ВКЛ, пока в начале XIX века не перешло к роду Святских. В том же XIX веке строится и перестраивается основной объем симметричного неоклассического (если угодно, позднеклассического) дворца и ультрасовременный хозяйственный комплекс, благодаря которому имение стало одним из богатейших дворов Беларуси.

Последний владелец имения – Карл Святский – был не только общественным и культурным деятелем, организовавшим в Белице в некотором роде центр польской культуры. Помимо того, что он принимал интеллигентных гостей, давал балы и содержал библиотеку из трех тысяч книг, он еще и успешно вел хозяйственные дела, вдохновляясь сельскохозяйственным опытом Западной Европы: тут вовсю работали и винокурня, и круподерня, и прогрессивная сыроварня, продукция которой шла на экспорт.

Впрочем, винокурня Святских – это единственное, что пережило все и всех: спиртзавод работал на благо Пламени аж до 2000-х.

В 1903–1904 годах в усадьбе жил и работал классик белорусской литературы Янка Купала. Поэт не только получил доступ к огромной библиотеке Святских, он еще и много общался с наемными рабочими в полях. Правда, говорят, вместо того чтобы управлять людьми, он им сочувствовал и читал свои стихи. Именно во время работы младшим приказчиком на хозяйстве у Карла Святского он сочинил свои первые произведения на белорусском – до этого поэт писал на польском.

Пластиковая мемориальная шильда синим квадратом висит на чудом уцелевшей башне, в которой Янка Купала, судя по годам ее постройки, никогда не бывал. Изысканный восьмигранный объем был пристроен к зданию дворца в 1907–1911 годах, когда к уже имеющемуся набору помещений понадобились прачечная, ванная комната и зал, чтобы хранить домашние коллекции молодого шляхтича Станислава Святского. Он собирал оружие и птичьи яйца.

Итак, Мария Святская грелась у декорированных мрамором каминов и смотрела на картину Валентия Ваньковича «Наполеон, который наблюдает за пожаром в Москве», ее муж Карл Святский отправлял очередную партию сыра в Санкт-Петербург, а их сын Станислав наблюдал в бинокль за птицами со второго этажа башни. Но началась Первая мировая, а за ней – глобальные перемены. В результате в 1918 году семья навсегда покидает «Старую Белицу», и за сто лет имение превращается в то, что мы видим сегодня.

Какое-то время после прихода Советов хозяйство еще работало, и во Вторую мировую войну ни одно из зданий имения не пострадало. Но за XX век дворец успел побывать и немецким гарнизоном, и сельскохозяйственным техникумом, и школой, и жилым домом, пока «ремонтом» в конце 1980-х у него окончательно не сорвало крышу. Внушительные и добротные хозяйственные постройки все еще держатся, но самым досмотренным, пожалуй, выглядит памятник 50-летию Октябрьской революции, который к Святским никакого отношения не имеет.

В 2009 году латвийский инвестор планировал разместить здесь культурно-деловой и туристический центр, но, судя по всему, планами это и осталось. Насущные вопросы производства и жизнедеятельности Пламени решаются в сооружениях по соседству, а старый комплекс Святских продолжает разваливаться. Впрочем, местных жителей не оставляют надежды, и, если вы фотографируете остатки построек, вас могут с усмешкой спросить: «Что? Будете покупать?»

Если вы все-таки не решились купить усадьбу Святских и остаться в Пламени возрождать роскошную жизнь, то спустя 19 километров в сторону Чашников сворачивайте налево: вас ждет святыня. Через 10 километров грунтовки, переливающейся по холмам между водоемами, на берегу Черейского озера находится один из основных религиозных центров православия в ВКЛ. Ну, то есть находился.

Расположение Свято-Троицкой церкви не даст случайно проехать мимо: она является доминантой в радиусе нескольких километров, находясь на самой высокой точке полуострова. Поэтому сперва силуэт церкви появится на горизонте за озером, а затем – после того как дубы заказника Зеленые Ляды расступятся – от красоты будет просто некуда деваться.

Уже в середине XV века в Черее на берегу озера Голавль (теперешнего Черейского) был основан православный монастырь святой Троицы. Правда, спустя сто лет он опустел, несмотря на то что вся знать округи активно жертвовала монахам и монахиням имущество. Но новым наследником этих земель стал не кто иной, как Лев Сапега, а человека могущественнее и влиятельнее в конце XVI века найти было сложновато. Расцвет был неминуем.

Как представитель магнатского рода, Лев Сапега получил исключительное образование. Выходец из православной семьи, он с семи лет учился в Несвижской протестантской школе (да-да, при том самом Николае Радзивилле Черном из прошлой серии), а уже в 13 поехал в Лейпцигский университет изучать римское и церковное право и знакомиться с искусством Возрождения.

Очевидно, хорошее образование и сделало из Сапеги не только влиятельнейшего государственного деятеля и мыслителя, но и противника насилия как средства распространения веры. Его отношение к религии вполне отражалось в его же меценатской деятельности. Являясь сторонником унии как укрепляющего государство религиозного единства, он был категорически против принуждения и на свои средства строил всё: и костелы, и униатские, и православные церкви. Вот и Черейскому монастырю в 1599 году достались новые каменные здания – монастырского корпуса и церкви святой Троицы, новое место – остров, и новое название – Белоцерковский. Это по одной из версий.

Местные же краеведы считают, что Лев Сапега лишь обновил существующий храм, а возведен он был в далеком 1475-м предком Великого канцлера Литовского – Богданом. Более того, тот привлек к работе архитектора и инженера Аристотеля Фьорованти – итальянца, строившего Успенский собор в Кремле. К сожалению, фундаментальных исследований по этому вопросу не проводилось, но если это правда, то белорусской земле достался один из самых уникальных примеров раннего барокко в мире. Сурового, северного и раннего.

А еще в Москве Фьорованти обидели: не дали построить свод с большим пролетом без опор. Зато здесь он отвел душу: от взгляда на перекрытие основного зала церкви, выполненного из кирпича, замирает сердце. Не только потому, что под огромным сводом в таком состоянии ты будто бы немного в руках судьбы, но и потому, что это очень красиво.

В начале XVII века и храм, и Белоцерковский монастырь принимают унию, а в 1838 году – во время реализации российскими властями политики по насильственному возвращению греко-католиков в православие – снова становятся православными.

Не очень понятно, куда и как исчез каменный монастырский корпус: от него не осталось и следа, как и от чудотворных икон, как и от напрестольного креста и плащаницы, сделанных собственноручно Львом Сапегой. Зато более-менее известно, что происходило с самой церковью в XX веке. В 1929 году ее закрыли, а колокол торжественно утопили в озере. Вроде бы пытались и разрушить, но не смогли одолеть стены даже тракторами. Мастера, строившие здание, были предусмотрительны: сразу предположили, что придется обороняться, и построили стены двухметровой толщины с окнами-бойницами.

В общем, храм разграбили и устроили в нем склад. О том, каково здесь было в те времена, многое говорят заметки ученого и местного краеведа Роальда Романова: «Первым коммунарам в Черее передали для коммуны усадьбу Милошей, принадлежавшую с конца XV века богатейшим магнатам Сапегам, а с конца XVIII века – предкам Оскара. Коммунары съели лебедей из многочисленных прудов и, ленясь добывать дрова в близком тогда лесу, сожгли в печах барского дома все, что могло гореть. "Красота парков и садов", воспетых Оскаром, "горела синим огнем". Не были оставлены в покое и предки Оскара. Их останки были извлечены из родового склепа и разбросаны по католическому кладбищу. Взломанный склеп методично доламывался детворой, которая не ведала, что причастна к разрушению памятника мировой культуры».

Коммунары коммунарами, но и некоторые местные жители не отказывали себе в том, чтобы взять из церкви добротных кирпичей на сарай или баньку. Другие по необъяснимым причинам просто-напросто боялись руин и всячески избегали к ним приближаться. В конце 1980-х здесь, сорвавшись со стены сооружения, упала и разбилась тренировавшаяся альпинистка, буквально за 90-е деревня пришла в упадок – к середине 2000-х в ней оставались в живых всего несколько дворов. Старики умирали, дети не возвращались, а по ночам лисы и совы гоняли зайцев по деревенским улицам. Только что приезжие рыбаки оживляли пейзаж и бороздили огромное озеро, засоряя его берега бутылками.

Зато сегодня здесь происходят удивительные вещи. Не барокко, но ренессанс так точно. Практически в каждом дворе если не жизнь, то стройка, а храм, в котором после каждой зимы ожидали обрушения свода, частично законсервирован. В перекрытии залатали образовавшиеся дыры, с него удалили грунт и растения, а еще организовали отвод воды. Насколько известно нашей разведке, эти противоаварийные работы были организованы усилиями двух людей: местного настоятеля и частного предпринимателя из близлежащего города Новолукомля. Что радует, ни в руинах, ни вокруг нет мусора, а въезд на полуостров автомобилям и вовсе запрещен.

А вот музыке и делам туда въехать вполне удалось. Летом 2017 года на территории полуострова впервые прошел фестиваль SPRAVA, организованный жителями деревни Белая Церковь и их друзьями при поддержке местных властей.

У авторов инициативы вполне земная мечта: бережно включить местный историко-культурный ландшафт, а вместе с ним и его жителей в большой мир. Аккуратно вписать современное искусство в пейзаж агрогородка и руины княжества: привезти сюда музыку, театр и кино и рассыпать все это по озерам, полям и заброшенным хозпостройкам. Неизвестно, будут ли рады этому люди, но всегда есть надежда, что волшебная сила искусства сработает: что все будут тянуться к прекрасному и знаниям, охотнее взаимодействовать друг с другом и заботиться о наследии.

Чтобы сделать точку сборки для последующих событий, в первые дни фестиваля на склоне холма над озером построили небольшую деревянную сцену. В буквальном смысле для всех. Теперь в этом многомерном ландшафте на берегу озера могут проходить самые разные мероприятия – от камерных акустических концертов до театральных представлений, лекций и кинопоказов. Главное – смириться, что с некоторых мероприятий местные жители будут в недоумении или матерно ругаясь уходить: искусство – это часто больно, как и просвещение.

В общем-то, фестиваль музыки и дел прекрасно вписался в ландшафт полуострова: в руинах храма выступил камерный хор, на построенной только что сцене – вокальная группа «Вдохновение» Черейского сельского ДК и музыканты из Минска, а на полуимпровизационных площадках по всему острову прошли театральные представления и мастер-классы. Причем для местных жителей вход на фестиваль был бесплатным, и их, к радости организаторов, было немало.

Будем надеяться, что и локальное сообщество, и общественное пространство на берегу Черейского озера продолжат формироваться. Наверное, потому, что без культурной децентрализации многие территории вдали от больших городов рискуют опустеть.

Может быть, в этом и нет стройной логики, зато полно любви: далее нам обязательно нужно забраться подальше на север – на Ушаччину. Минуя тысячелетнюю Черею, про которую стоит рассказывать отдельно – столько всего там было, и так мало осталось. Минуя молодой, но уже призрачный Новолукомль и его ГРЭС, торчащую тремя трубами на десятки километров. Минуя укромные Чашники и плавную Лепельщину с ее озерами.

Почти по пути к следующему объекту находится Мосор и руины компактной православной церкви, о которых сложно что-либо сказать. Судя по эклектичному внешнему виду (кажется, это называется псевдорусский стиль), по размерам и по количеству подобных руин в Витебской области, это – один из многих православных храмов, построенных Российской империей после восстания 1863 года. И один из многих храмов, которые в течение последующих ста лет становились складами, производственными помещениями, а затем никому не нужными развалинами.

Аисты тем не менее не растерялись. Так как звонница не сохранилась, организовали гнездо на сохранившемся фронтоне.

Дворец Гребницких в Ореховно тоже жалко уже издалека. Издалека видно, какой он симпатичный, и оттуда же становится понятно, что любви ему, несмотря на красоту, не досталось. Наверное, он бесполезный! Или нет денег! Или же здание на балансе у ненавистников классицизма.

Центральная аллея, расположенная по главной оси умирающего дома, ведет от Р113 к курдонёру, к которому примостились магазин с кафетерием и сельский клуб в интересном исполнении. Возможно, такой удивительный гибрид получился, когда советский модернизм потрогал лапкой традиции народного зодчества.

В центре парадного двора стоит памятник погибшим во Вторую мировую, и это, пожалуй, самая ухоженная точка бывшей усадьбы, притом что дорожка к ней тоже не проложена.

А так фасад двухэтажного объема оплыл рыжим кирпичом. В месте примыкания к нему крыши – страшный провал. Крайняя колонна портика, придающего зданию приятную асимметрию, скоро развалится и потянет за собой то, что на ней еще держится. И это – всего лишь главный фасад.

Если отойти от доброго разговорчивого дядьки с кровью на руках (нам повезло поболтать с местным – как оказалось, с бывшим ветеринаром, только что забившим для кого-то козла) и пройти за здание, то помимо того, что на селе совсем нет работы, можно узнать, что усадьбе Гребницких, в общем-то, тоже очень, очень плохо.

Что до самих владельцев усадьбы, то о них известно не так уж много. Представители белорусского дворянского рода Гребницких владели Ореховно с XVIII века, а в XIX веке хозяйство, развернутое здесь Николаем Гребницким, приносило большие доходы. Правда, говорят, что крепостных шляхтич не щадил и даже использовал телесные наказания.

Интересно, что сын Николая – Оттон – попал на Крымскую войну на стороне Российской империи, но так проникся татарским национальным сопротивлением, что за неугодные мысли отсидел два года в Петропавловской крепости. Логично, что после этого молодой шляхтич утвердился в своих антироссийских настроениях и принял активное участие в восстании 1863 года. После был арестован, после умер по дороге в Сибирь. Но, так как в восстании участвовал не отец, а сын, имение не было конфисковано, а оставалось при Гребницких до самого прихода большевиков.

До начала 90-х годов прошлого века в усадебном доме размещалась школа, которая затем переехала в новое здание. Дворец остался один на один со стихией, временем и нравами, и только когда его уж совсем очевидно стали растаскивать на части, доступ внутрь здания был закрыт. К сожалению, эта нехитрая мера не помогла, и симпатичный памятник архитектуры стал разваливаться, чем и занимается и по сей день.

В мае 2017 года местные власти выставили объект на аукцион с начальной ценой в одну базовую величину, то есть 23 рубля. Неплохая скидка, учитывая 41 тысячу евро, заявленную в 2014-м. Но, так как по условиям продажи за два года нужно отреставрировать здание и «начать использовать его в предпринимательских целях», вряд ли его кто-то купит. Зачем, если только согласование проектной документации с теми же местными властями может затянуться на годы.

Ну да не будем сгущать краски: впереди нас ждет безнадега помасштабнее!

Хотя, может быть, так и выглядит идеальное: как что-то, что после всех бед и испытаний приняло единственно возможные форму и содержание. Может быть, все эти руины и есть наиболее честное состояние памяти, самоидентификации и веры – в данный момент времени, в данном социально-экономическом пространстве. Но у нас здесь не кружок философии, а тур про любовь, поэтому добро пожаловать в Селище! Уже на подъезде к деревне видно, что в ее центре стоит что-то величественное и разбитое.

Комплекс из огромного костела святой Вероники и монастыря бернардинцев при нем был построен здесь еще в первой половине XVIII века на деньги местной и полоцкой знати. Монахов тут было совсем мало, а после восстания 1830-1831 годов монастырь был и вовсе закрыт по приказу российских властей. Зато костел действовал еще целый век – в местечке Селище жили в основном католики.

Жизни вокруг храма было предостаточно. Во время последующего восстания – Кастуся Калиновского – при костеле собирались поддерживающие его люди и местная шляхта: обсуждали планы и шили одежду для повстанцев. До 1868 года действовала парафиальная школа и благотворительное общество, а в начале XX века здесь была реализована удивительная образовательная инициатива: местная шляхта (в частности, Малиновские, к которым мы еще съездим) и отец Виктор Валентинович (умер в ссылке в 1933 году) организовали независимую от властей сеть обучения прихожан основам знаний. Ее суть была в том, что зажиточные люди финансировали обучение наиболее перспективных учеников, а те, получив знания, передавали их другим детям.

После Рижского мира, разделившего территорию нынешней Беларуси на советскую и польскую, Ушаччина оказалась на советской. Тем не менее костел, кажется, действовал до самой Второй мировой, во время которой был сильно поврежден, лишился крыши и целого яруса одной из башен. Непонятно, когда именно он лишился дорогого убранства и предметов культа: когда и куда пропал самый богатый алтарь св. Антония с ангелом, топчущим дьявола, чудотворный образ Божьей Матери, старинный орган и другие ценности, упомянутые старожилами. Говорят, что их вывезли в Германию во время войны.

С 1990-х тихая религиозная жизнь вернулась в Селище (и, возможно, течет и теперь), правда не в храм, а в дом одной из бабушек, в котором стали проходить службы.

В храм, а вернее, в его руины заходить очень интересно, но с этим своим желанием стоит быть осторожными. Если стать внутри костела и на минуту замереть, можно услышать, как без высчитываемой регулярности что-то постоянно щелкает, хрустит и падает со свода на пол. Да, если стать внутри костела св. Вероники в Селище, то с риском для жизни и здоровья можно услышать завораживающую и страшную пьесу разрушения онлайн. В декорациях развалин позднего барокко.

Не ради развития драматической линии, а ради большей осведомленности о состоянии наследия от Селища можно проехать к усадьбе упомянутых выше Малиновских.

Несколько километров по грунтовке, малозаметный поворот налево – и мы в гостях у старинного белорусского рода. Шляхтичи Малиновские жили на Ушаччине со времен ВКЛ, владели большим количеством земли, но лишились основной части своих имений за поддержку восстания 1863 года. Из имущества им осталась только Череповщина, а часть большой семьи при этом подверглась наказаниям и гонениям. Так, сестры Грасильда и Зоя Малиновские сидели в тюрьме, а их брат Владимир был вынужден бежать в Париж и затем в Ригу.

Возможно, благодаря этой эмиграции в Череповщине и появился усадебный дом.

Обучившись в Париже фотографии, Владимир открыл в Риге доходное фотопредприятие и заработанные деньги вложил в постройку усадьбы на родине, где хозяйством заведовала его сестра Грасильда. Судя по всему, он пересылал сюда не только деньги, но и материалы: на обратной стороне половой плитки из усадебного дома написано, что она произведена в конце позапрошлого века в Риге. Дом получился симпатичный, и в какой-то момент в него смог вернуться и сам Владимир Малиновский.

Говорят, семья Малиновских была удивительно деятельной в том, что касалось культуры и образования. Мало того что шляхтичи финансово поддерживали образовательную сеть, описанную выше, так они еще и помогали крестьянам по хозяйству: развивали овощеводство и садоводство, поощряли крестьян за порядок во дворах и даже учили содержать в чистоте молочных коров. А Грасильда Малиновская лично обучала детей из соседних деревень чтению, пению, истории и молитвам.

С началом русско-польской войны пожилые хозяева имения съехали в Вильнюс, а после ее окончания не смогли вернуться, так как их земля стала приграничной зоной на советской стороне Беларуси. Они были похоронены в Вильнюсе в 1922-м на одном из красивейших кладбищ – Расу.

А в Череповщине жизнь продолжалась. Здание усадебного дома было отдано семилетней школе и сельскому клубу, а все остальное хозяйство – колхозу под вероломным названием «Безбожник». Возможно, Грасильда Малиновская и обрадовалась бы тому, что ее родной дом служит просвещению, но то, что конюшня, коровник и пасека теперь принадлежат «Безбожникам», ее бы как человека набожного сильно ранило.

В 80-х годах XX века школа была за ненадобностью закрыта, а усадьба Малиновских перешла к организации с другим интересным названием «Измеритель». Новополоцкий завод «Измеритель» все померял и начал ремонт и благоустройство усадьбы под профилакторий, но с распадом Союза работы остановились. Точно неизвестно, меняло ли впоследствии здание собственников и охранялось ли государством, но совсем недавно, в мае 2014 года, оно почти полностью сгорело. Говорят, пожарных для тушения даже и не вызывали.

Так что теперь единственная оставшаяся функция бывшей усадьбы Малиновских – быть печальным мемориалом переменам, которые то беспощадны, то равнодушны: не только к прошлому, но и к настоящему. Здесь, как в правильном мемориале, очень хорошо, только немного горько и очень-очень тихо. А дальше будет еще тише.

Ушаччина вообще кажется камерной, уютной и убаюкивающей. Нетронутой, как ее дремучие леса, и чистой, как ее озера. Человеческое присутствие здесь особенно остро чувствуется как временное и необязательное, но тем трогательнее его проявления и тем ярче то, что остается. А то, что, будто бы чего-то не договорив, возвращается, вообще похоже на чудо.

За Замошьем река Ушача продолжает перетекать из водоема в водоем между пригорками, зато дорога, по которой может проехать легковой автомобиль, заканчивается. Дорога упирается в озеро с красивым названием Упирог: зависает перед лесистым склоном, приводит к древнему кладбищу.

Да, последней нотой нашей длиннющей пьесы про любовь в семи актах будет средневековое кладбище. Как память, выбирающаяся из-под земли, его камни и кресты за последние полтора десятка лет выросли в один из самых красивых некрополей: с грубыми каменными крестами, с безымянными замшелыми валунами, удерживающими огромные могилы, чтобы они никуда с этого холма не уплыли.

Кресты полутора метров высотой начали расти в начале нулевых. За ними потянулись валуны и начали вырисовываться могилы, и сейчас посреди леса стоит целый город из каменных груд – с приглушенным светом и едва считываемой регулярностью захоронений.

Сами могилы – огромные, будто люди были раза в полтора крупнее нас. Из многих уже растут деревья. Валун покрупнее находится с одной стороны могилы, валун помельче – с другой. Никаких надписей – только на очень-очень редких камнях можно разобрать вырезанный в окружности крест (и то если он не зарос мхом), никакой яркости, никакого украшательства. Минимализм чистой воды. Современные захоронения с оградками и яркими пластиковыми цветами теснятся сбоку и по краям этого некрополя, будто бы из уважения к брутальной красоте и чистоте XII–XV веков.

Что до каменных крестов, то их в Беларуси много. Они устанавливались то тут, то там со времен распространения христианства – на месте разрушенных языческих капищ, у перекрестков дорог и водных путей, на берегу водоемов, на границах населенных пунктов и владений, на кладбищах. У них молились, просили исцеления, их ставили как обереги и пограничные столбы, под ними хоронили и искали клады. Их вырезали из языческих идолов, доставали из рек, укладывали в фундаменты церквей, разбивали, боялись. Со временем кресты исчезали, уходили под землю или переносились в другое место. Вокруг них умирали одни легенды и рождались другие, уходили одни и приходили другие поколения.

В Замошье каменные кресты появились совсем недавно, поэтому откуда они и что именно означают, еще никто ни выяснить, ни придумать не успел. Впрочем, в этом месте с его экзистенциальной густотой и неслышным звоном очень многое становится понятным без пояснений. Очевидно, что до нас здесь кто-то жил и что-то было. А как это понимать, как это принимать и как это любить – вопрос открытый и пока что живой. Как мы.

Дорога

Ехать к Шуховской башне лучше всего через E30, а не через Р53, – так можно миновать затяжной Борисов и сэкономить время. Дорога из Борисова в Пламя – идеальные, асфальтированные полтора часа, в течение которых можно слушать музыку или наслаждаться беседами, а вот по пути из Пламени в Белую Церковь нужно будет преодолеть 10 километров вполне сносной дороги без покрытия. Терпимые грунтовки будут появляться и дальше: несколько километров от трассы Р46 к деревне Мосар, 4 километра от костела св. Вероники до усадьбы Малиновских.

После Череповщины и усадьбы Малиновских есть два способа добраться в таинственное Замошье: пробираться к Р29 по грунтовкам (10 неисследованных километров) или объехать неизвестность через Ушачи. В остальном весь маршрут ровненький, без сюрпризов.

Напоминаем, что все объекты есть на картах Maps.me, но в качестве основного навигатора стоит выбирать приложения, учитывающие, что не по всем дорогам комфортно ехать.

Еда

Голод обычно непрогнозируем в последствиях, и, чтобы ничего не отвлекало от красоты, лучше себя до него не доводить. По Е30 достаточно заправок, но после поворота к Пламени с кофе и едой to go становится сложнее. Между Белой Церковью и Ушачами есть несколько вариантов обеда, пусть и немного брутальных: в центре Новолукомля есть ресторан «Лукомль» и кафе «Пилигрим» (мало того, что там можно найти пищу, так это еще и отличный экскурс в действительность малых городов). Можно пообедать на окраине Лепеля – там есть кафе «555» (156-й км трассы Минск – Витебск). В этом кафе простая, добротная и очень дешевая еда и полно суровых дальнобойщиков, поэтому чувствуешь себя немного в американском кино из 80-х. Правда, по телику почему-то сплошная Россия.

На обратном пути – через Докшицы и Бегомль в Минск – можно заехать в два кафе: во-первых, есть «101-й километр» ровно в ста километрах от Минска, во-вторых, недалеко от Хатыни работает «Партизанский бор» – не то чтобы это были великие заведения, но нетребовательным голодным любителям Беларуси вполне подходят.

Ночлег

Остановиться на ночлег в Новолукомле – интересный опыт для знакомства с жизнью страны, но нужно учитывать, что после 19:00 поесть в этом городке проблематично. Зато можно прогуляться на городской пляж и полюбоваться огромным озером, в котором отражаются трубы ГРЭС. В гостинице «Лукомль» есть несколько номеров люкс, и брать лучше всего именно их.

В Лепеле можно остановиться в гестхаусе – номера там маленькие, но неплохие и очень недорогие. Рядом пиццерия, в которой бывает по две свадьбы за раз. Пиццы у них так себе, зато солянка восхитительная. И шикарные мусорки у входа, сделанные из пружин амортизаторов.

Фото: Таня Капитонова для 34mag.net, wikimedia.org, mytashkent.uz, yandex.ru, orda.of.by, Михаил Лещенко, radzima.org, meridian28.com, fgb.by, polonia.pl.

Перепечатка материалов CityDog.by возможна только с письменного разрешения редакции. Подробности здесь