«Эх, лучше бы я уехала тогда».
Ева из Могилева рассказывает о том, каково быть трансгендером в белорусской провинции
Ева из Могилева рассказывает о том, каково быть трансгендером в белорусской провинции
«В детстве я никогда не просила обращаться ко мне в женском роде и сама так о себе не говорила. Вычитала в какой-то книжке о мифах древнего мира, что мать Ромула и Рема звали Рома, а это мое паспортное имя. Я посчитала, что оно и так достаточно женское, зачем что-то менять? Это вам не какой-то Игорь или Олег», – говорит Ева. Свое новое имя она выбрала в 12, «чтобы упорядочить внутренний мир».
Сейчас Еве 25 лет, 15 из которых она живет в Могилеве. Мы встречаемся в центре и решаем немного прогуляться. Оказывается, Ева отлично разбирается в истории города: она шутит, что знает Могилев так хорошо, потому что здесь больше особо нечем заняться.
– Пока шла к вам, столкнулась со своим бывшим работодателем, и он начал на меня кричать. Подошел парень – метр в прыжке – и стал меня защищать: зачем вы такую прекрасную девушку обижаете? Я смотрю на него и думаю: парниша, по мне же видно, что я педальный конь и могу себя защитить в любом случае. Даже если бы я была документально подтвержденной девушкой.
Трансгендерность – это несовпадение биологического пола человека с его гендерной идентичностью, то есть стойким осознанием принадлежности к мужскому, женскому или другому гендеру. Трансгендерные люди могут иметь гендерную идентичность, выходящую за рамки бинарной системы. Они могут описывать свое гендерное самоощущение как принадлежность к обоим гендерам, как нахождение «между» ними или «вне» их; использовать для обозначения своих идентичностей такие понятия, как агендер, гендерквир, гендер-флюид и другие.
Трансгендерность не является болезнью или расстройством, хотя в предыдущей версии международной классификации болезней присутствовал диагноз «транссексуализм». В новой редакции (МКБ-11) она исключена из перечня заболеваний и характеризуется как «гендерное несоответствие».
Трансгендерность не является болезнью или расстройством, хотя в предыдущей версии международной классификации болезней присутствовал диагноз «транссексуализм». В новой редакции (МКБ-11) она исключена из перечня заболеваний и характеризуется как «гендерное несоответствие».
Ева, сколько себя помнит, всегда чувствовала, что она девочка
Ева говорит, что в ней никогда не было бойкости и агрессии, а было много «созидательности». Она считает, что до трех-четырех лет детям не важно, какой у тебя пол: по ее словам, это не имеет никакого значения. Осознание, что мир делится на группы и про них есть свои правила и стереотипы, у нее появилось ближе к семи.
– Сначала я не понимала, к чему эти разделения: отдельные раздевалки для мальчиков и для девочек, кто там что будет высматривать, в чем вообще смысл?
– Сначала я не понимала, к чему эти разделения: отдельные раздевалки для мальчиков и для девочек, кто там что будет высматривать, в чем вообще смысл?
Маленькая Ева делилась своими чувствами с прабабушкой, которая, по словам девушки, человек очень дипломатичный, несмотря на почтенный возраст и авторитарное воспитание. Многое в своей жизни пережила и знает, что ценить собственный мир очень важно.
– Мысль о важности своего комфорта мне привили она и, как ни странно, мой детский врач-стоматолог. Эта была знакомая бабушки – однажды у нее на приеме зашла речь о брекетах, а я очень не хотела их ставить; помню, даже слезы навернулись.
Когда мы остались наедине, врач сказала: не переживай, может, так оно и не случится. Главное – помни: самое важное – это душевный и физический комфорт человека. Из этого выросла моя опора, которая помогла пережить все волнения пубертатного периода.
– Мысль о важности своего комфорта мне привили она и, как ни странно, мой детский врач-стоматолог. Эта была знакомая бабушки – однажды у нее на приеме зашла речь о брекетах, а я очень не хотела их ставить; помню, даже слезы навернулись.
Когда мы остались наедине, врач сказала: не переживай, может, так оно и не случится. Главное – помни: самое важное – это душевный и физический комфорт человека. Из этого выросла моя опора, которая помогла пережить все волнения пубертатного периода.
Ева переехала в Могилев из Украины – до десяти лет она жила в Харькове, училась там в частной католической школе. Девушка вспоминает тот период с благодарностью:
– Обычно когда говорят о религиозном воспитании, то имеют в виду традиции и правила, но в нашей школе все было иначе. Монахини ориентировали детей на то, чтобы они были добрыми, человечными и дипломатичными. Учили находить общий язык между собой, говорили, что, если не можешь положиться на других людей, положись на себя и на Бога внутри.
– Обычно когда говорят о религиозном воспитании, то имеют в виду традиции и правила, но в нашей школе все было иначе. Монахини ориентировали детей на то, чтобы они были добрыми, человечными и дипломатичными. Учили находить общий язык между собой, говорили, что, если не можешь положиться на других людей, положись на себя и на Бога внутри.
«Приехала девочка из католической школы»
Могилев начала нулевых показался Еве унылым и неухоженным: если сейчас здесь можно встретить что-то яркое, говорит она, то тогда не было и этого.
– Я подумала: боже, какой пасмурный город. Признаться, до сих пор иногда посещают такие мысли. Но меня здесь восхитили люди, потому что если в этой серости у человека просыпается воображение, то оно сияет еще ярче. Здесь много старомодных, а иногда и футуристичных персонажей. Непонятно, как они уживаются с этой могилевской серостью.
– Я подумала: боже, какой пасмурный город. Признаться, до сих пор иногда посещают такие мысли. Но меня здесь восхитили люди, потому что если в этой серости у человека просыпается воображение, то оно сияет еще ярче. Здесь много старомодных, а иногда и футуристичных персонажей. Непонятно, как они уживаются с этой могилевской серостью.
Школу в Могилеве Ева воспринимала исключительно как место, где дают знания. Не все одноклассники ее принимали – из-за мягкости и женственной внешности могли обидеть или назвать геем. Но в целом, по словам Евы, обстановка в классе не была угрожающей:
– Я была очень сердобольная: приехала девочка из католической школы. Все проходили школьную иерархию, но я даже не думала заострять на этом внимание и сильно не переживала.
Ева не считает, что подверглась травле в школе. Она говорит, что слышала действительно ужасные истории от своих знакомых трансгендеров, когда человеку было проще умереть, чем войти в класс.
– У меня такого не было, потому что я была страшно миролюбивой, списывала придирки на то, что у человека, например, выдался плохой день. К тому же учителя меня ценили и поддерживали.
– Я была очень сердобольная: приехала девочка из католической школы. Все проходили школьную иерархию, но я даже не думала заострять на этом внимание и сильно не переживала.
Ева не считает, что подверглась травле в школе. Она говорит, что слышала действительно ужасные истории от своих знакомых трансгендеров, когда человеку было проще умереть, чем войти в класс.
– У меня такого не было, потому что я была страшно миролюбивой, списывала придирки на то, что у человека, например, выдался плохой день. К тому же учителя меня ценили и поддерживали.
Пока мы фотографировали Еву на этой лавочке, мимо проходила женщина лет пятидесяти на вид. Она так заинтересовалась процессом, что остановилась и поставила на тротуар свою большую сумку. Какое-то время просто смотрела, потом вздохнула и покачала головой: «Ну, каждому свое», – взяла сумку и пошла дальше. Ева никак не отреагировала на это – говорит, что не увидела ее, «да и как-то не привыкла заострять внимание на сторонних объектах».
«Незачем плодить ненависть и раздор в обществе»
Когда Еве было 15 лет, у нее завязались отношения с парнем из Польши – и продлились пять лет. Его мама сразу приняла Еву и относилась к ней исключительно как к женщине, словно «вышло какое-то недоразумение при зачатии».
– В той семье я очень согрела свою трансгендерную душу, – говорит Ева. – Их отношение ко мне было лишено всяких стереотипов. Это были первые люди-иностранцы, которые сформировали меня и дали понимание о космополитизме и свободе.
Ева часто ездила к своему парню и привозила оттуда модные вещи. «Деньги на шмотки были», – объясняет она: бабушка, которая «была в легкой промышленности не последним человеком», помогла устроиться на работу манекенщиком.
Ева говорит, что в Могилеве в те годы ничего нельзя было достать, так что ее яркая эпатажная внешность иногда становилась причиной конфликтных ситуаций:
– У меня были волосы еще длиннее, чем сейчас, до пояса. Когда меня замечали подпитые парни в клубе, это было действительно опасно. В городе на таких, как я, даже периодически открывали охоту. Тогда были популярны идеи Тесака – того, который недавно умер в колонии. Но до насилия никогда не доходило – видимо, я слишком хорошо вешаю лапшу на уши, умею договориться с людьми.
– В той семье я очень согрела свою трансгендерную душу, – говорит Ева. – Их отношение ко мне было лишено всяких стереотипов. Это были первые люди-иностранцы, которые сформировали меня и дали понимание о космополитизме и свободе.
Ева часто ездила к своему парню и привозила оттуда модные вещи. «Деньги на шмотки были», – объясняет она: бабушка, которая «была в легкой промышленности не последним человеком», помогла устроиться на работу манекенщиком.
Ева говорит, что в Могилеве в те годы ничего нельзя было достать, так что ее яркая эпатажная внешность иногда становилась причиной конфликтных ситуаций:
– У меня были волосы еще длиннее, чем сейчас, до пояса. Когда меня замечали подпитые парни в клубе, это было действительно опасно. В городе на таких, как я, даже периодически открывали охоту. Тогда были популярны идеи Тесака – того, который недавно умер в колонии. Но до насилия никогда не доходило – видимо, я слишком хорошо вешаю лапшу на уши, умею договориться с людьми.
Сейчас Ева одевается более сдержанно, прохожие на улице на нее практически не реагируют. Иногда бывают неприятные реплики, но чаще всего она их игнорирует или сводит к шутке – считает, что в мире и так много злости, «незачем плодить в обществе ненависть и раздор».
«В Беларуси я до сих пользуюсь своим мужским паспортом»
Ева планировала после школы перебраться в Польшу – молодой человек помог ей сделать польский паспорт на свою фамилию и женское имя, которое она выбрала. Документ оригинальный, «просто пришлось доплатить», говорит Ева, которая использовала документ только в Польше.
– В Беларуси я до сих пользуюсь своим мужским паспортом. Если решусь на окончателтьный трансгендерный переход, на операцию, то оформление официального женского имени будет оправдано – сейчас я не вижу в этом особого смысла.
Переехать за границу не удалось – ребята расстались, и Ева решила продолжить учебу в Могилеве:
– Подумала, что мозгами лучше варю, чем разбираюсь в отношениях, решила: пойду в университет. Эх, лучше бы я уехала тогда.
Ева решила поступать на кафедру журналистики. Для поступления нужны были публикации в СМИ, так что она стала писать для «Вечернего Могилева».
– Меня там не обижали, я изобразила такого кроткого послушного мальчика. А прошлым летом на них подали иск за экстремистские материалы.
Эта газета – что-то устаревшее даже для Могилева. Ладно бы ее повально выписывали, но она еле держится на плаву. Мне кажется, в Минске она не могла бы существовать вообще. Как говорится, Москва – не Россия, Минск – не Беларусь.
– В Беларуси я до сих пользуюсь своим мужским паспортом. Если решусь на окончателтьный трансгендерный переход, на операцию, то оформление официального женского имени будет оправдано – сейчас я не вижу в этом особого смысла.
Переехать за границу не удалось – ребята расстались, и Ева решила продолжить учебу в Могилеве:
– Подумала, что мозгами лучше варю, чем разбираюсь в отношениях, решила: пойду в университет. Эх, лучше бы я уехала тогда.
Ева решила поступать на кафедру журналистики. Для поступления нужны были публикации в СМИ, так что она стала писать для «Вечернего Могилева».
– Меня там не обижали, я изобразила такого кроткого послушного мальчика. А прошлым летом на них подали иск за экстремистские материалы.
Эта газета – что-то устаревшее даже для Могилева. Ладно бы ее повально выписывали, но она еле держится на плаву. Мне кажется, в Минске она не могла бы существовать вообще. Как говорится, Москва – не Россия, Минск – не Беларусь.
Газету «Вечерний Могилев» несколько раз обвиняли в оскорбительных для ЛГБТК-людей публикациях. По оценкам инициативы «Журналисты за толерантность», газета в 2015 и 2016 годах своими материалами возглавила топ публикаций с языком вражды в белорусских СМИ. В 2019 году после жалоб активистов в Министерство информации Республиканская экспертная комиссия по информационной продукции нашла в двух материалах этой газеты признаки экстремизма.
«Для меня гендер и сексуальнсть – очень душевные и личные моменты»
Если в школе, по словам Евы, раскрывать свою трансгендерность было опасно, то в университете «всем было на это наплевать». Она объясняет, что там и без того было много всякой движухи, интересных мероприятиях и тусовок – никому не было дела до того, что она чем-то отличается от других.
– Кто-то продолжал обращаться ко мне как к мужчине, но меня это не парило, у меня была слишком хорошая репутация для того, чтобы портить ее своими претензиями к окружающим.
– Кто-то продолжал обращаться ко мне как к мужчине, но меня это не парило, у меня была слишком хорошая репутация для того, чтобы портить ее своими претензиями к окружающим.
Позиционировать себя женщиной и говорить о себе в женском роде Ева начала за пределами школы, университета и работы. Для нее эти места – обязательная часть жизни, в которой не обязательно себя раскрывать. Ева не хочет никого «напрягать своей гендерной идентичностью», не требует относиться к ней как к девушке, откликается и на мужское, и на женское имя.
– Мне это не принципиально, для меня гендер и сексуальнсть – очень душевные и личные моменты, – объясняет она. – Для некоторых моих знакомых трансгендерных людей важно себя позиционировать «наружу», у меня же всегда была женственная внешность, тестостерон меня сильно не бил.
Изнутри я себя ощущала девушкой, для меня моей женственности было достаточно, не нужно было демонстрировать это и кому-то что-то доказывать. До 23 лет у меня даже щетины не было. А сейчас каждое бритье – это пытка.
– Мне это не принципиально, для меня гендер и сексуальнсть – очень душевные и личные моменты, – объясняет она. – Для некоторых моих знакомых трансгендерных людей важно себя позиционировать «наружу», у меня же всегда была женственная внешность, тестостерон меня сильно не бил.
Изнутри я себя ощущала девушкой, для меня моей женственности было достаточно, не нужно было демонстрировать это и кому-то что-то доказывать. До 23 лет у меня даже щетины не было. А сейчас каждое бритье – это пытка.
Брак по расчету
Два года назад Ева нашла друзей из могилевской ЛГБТК-тусовки – ей было приятно осознавать, что она не одна, что есть люди с похожими проблемами и что с ней все в порядке. Но партнеров, с которыми Ева строила отношения, она чаще всего встречала не там, а на работе.
– По моим ощущениям, не бывает чисто гетеросексуальных или гомосексуальных людей: есть те, кто боится пробовать, и те, кто это отрицает, а есть те, кому это неинтересно. Из всех отношений у меня был один бисексуал, один пансексуал и один... даже не знаю, как его назвать. Меня они воспринимали по-разному: иногда как мужчину, иногда как женщину, иногда это зависело от ситуации.
– По моим ощущениям, не бывает чисто гетеросексуальных или гомосексуальных людей: есть те, кто боится пробовать, и те, кто это отрицает, а есть те, кому это неинтересно. Из всех отношений у меня был один бисексуал, один пансексуал и один... даже не знаю, как его назвать. Меня они воспринимали по-разному: иногда как мужчину, иногда как женщину, иногда это зависело от ситуации.
Последнее расставание было слишким тяжелым – сейчас Ева одна и пока не планирует новых романтических связей. Но на одной из встреч в литературно-художественном салоне Ева договорилась заключить со знакомой брак по расчету, чтобы избежать распределения «в какую-нибудь глушь».
– В свое время моя жена провернула этот фокус с другим человеком и, видимо, решила «вернуть должок». Мы сидели, обсуждали что-то, и тут она заходит и говорит: «О, привет! А я недавно развелась, если что – звони». Я говорю: «Слушай, мне грозит распределение». Она такая: «Поняла, не вопрос».
Будущая жена Евы жила и работала в Минске, но трюк с браком не сработал: Еву все равно отправили работать в деревню на окраине Могилевского района. Она только недавно вернулась и говорит, что там ей приходилось тяжело:
– Я жила с ежесекундным ощущением, что мир где-то вокруг живет, а я в нем не живу, существую где-то отдельно и в нем не участвую. Что-то подобное я чувствую и в Могилеве, но не так интенсивно.
Разводиться девушки не планируют – за два года союза у них сложились близкие и доверительные отношения.
– В свое время моя жена провернула этот фокус с другим человеком и, видимо, решила «вернуть должок». Мы сидели, обсуждали что-то, и тут она заходит и говорит: «О, привет! А я недавно развелась, если что – звони». Я говорю: «Слушай, мне грозит распределение». Она такая: «Поняла, не вопрос».
Будущая жена Евы жила и работала в Минске, но трюк с браком не сработал: Еву все равно отправили работать в деревню на окраине Могилевского района. Она только недавно вернулась и говорит, что там ей приходилось тяжело:
– Я жила с ежесекундным ощущением, что мир где-то вокруг живет, а я в нем не живу, существую где-то отдельно и в нем не участвую. Что-то подобное я чувствую и в Могилеве, но не так интенсивно.
Разводиться девушки не планируют – за два года союза у них сложились близкие и доверительные отношения.
«Зачем ты мне это рассказываешь? Ты же знаешь, как мне больно это слышать!»
Родителям Ева ничего объяснять не стала, но сейчас они уже знают: обнаружили, что у нее другой паспорт.
– Родители меня называют мужским именем. Мы с ними разговаривали о моей трансгендерности, причем не раз, но моя маменька – эгоистичный человек. Раз в три месяца она говорит мне: «Давай побеседуем».
Мы садимся, и, когда я начинаю рассказывать о своей жизни, она начинает страдать: «Зачем ты мне это рассказываешь? Ты же знаешь, как мне больно это слышать!» Я про себя думаю: ну и зачем ты тогда завела этот разговор по душам? Мы же разговариваем вдвоем, мы же говорим не о тебе. В общем, она очень болезненно все воспринимает.
Отец Евы тоже в курсе, но не показывает этого. Они общаются только на те темы, которые комфортны им обоим: они оба любят природу, походы и «делать что-то руками».
– Родители меня называют мужским именем. Мы с ними разговаривали о моей трансгендерности, причем не раз, но моя маменька – эгоистичный человек. Раз в три месяца она говорит мне: «Давай побеседуем».
Мы садимся, и, когда я начинаю рассказывать о своей жизни, она начинает страдать: «Зачем ты мне это рассказываешь? Ты же знаешь, как мне больно это слышать!» Я про себя думаю: ну и зачем ты тогда завела этот разговор по душам? Мы же разговариваем вдвоем, мы же говорим не о тебе. В общем, она очень болезненно все воспринимает.
Отец Евы тоже в курсе, но не показывает этого. Они общаются только на те темы, которые комфортны им обоим: они оба любят природу, походы и «делать что-то руками».
«От бессилия что-либо сделать мы начали работать в волонтерском лагере возле тюрьмы»
Девятого августа, когда в Беларуси начались протесты, Ева была в Могилеве. Она в протестах не участвовала – говорит, что «не боец и это не ее». Вечером ей написала подруга жены: так и так, жену задержали и увезли на Окрестина.
– Я говорю: давай приеду, у нас хотя бы официальный статус. В итоге мне так и не удалось ничего передать ей, там был полный сумбур. Мы от бессилия что-либо сделать начали работать в волонтерском лагере возле тюрьмы.
Сначала волонтеры встречали родственников, которые заявляли о своих пропавших. Одни приходили обозленные и воинствующие, другие – совсем разбитые. Кто-то кричал, кто-то плакал.
Ева вела учет, говорит, что ее удивило, что в изолятор попадали не только молодые люди: у нее в списках была женщина 1969 года рождения и мужчина 1965 года. Коллега записывала двух братьев, им было 16 и 17 лет. Ева помнит, как пришла их мать с опухшим от слез лицом.
Потом волонтеры встречали людей, которых выпускали. По словам Евы, некоторые выходили «более-менее целыми», но выходили и люди «не просто с раздробленными передними зубами, но и задними».
– Это как надо было бить?...
– Я говорю: давай приеду, у нас хотя бы официальный статус. В итоге мне так и не удалось ничего передать ей, там был полный сумбур. Мы от бессилия что-либо сделать начали работать в волонтерском лагере возле тюрьмы.
Сначала волонтеры встречали родственников, которые заявляли о своих пропавших. Одни приходили обозленные и воинствующие, другие – совсем разбитые. Кто-то кричал, кто-то плакал.
Ева вела учет, говорит, что ее удивило, что в изолятор попадали не только молодые люди: у нее в списках была женщина 1969 года рождения и мужчина 1965 года. Коллега записывала двух братьев, им было 16 и 17 лет. Ева помнит, как пришла их мать с опухшим от слез лицом.
Потом волонтеры встречали людей, которых выпускали. По словам Евы, некоторые выходили «более-менее целыми», но выходили и люди «не просто с раздробленными передними зубами, но и задними».
– Это как надо было бить?...
Ева проработала в лагере неделю, с 12 по 19 августа. Потом лагерь начал становиться меньше, а у нее стали заканчиваться деньги – нужно было возвращаться в Могилев.
– Я познакомилась с кучей интересных людей и испытала массу патриотических эмоций. Меня очень порадовало, что в кои-то веки белорусы поверили в самих себя, в свое мнение и его силу.
– Я познакомилась с кучей интересных людей и испытала массу патриотических эмоций. Меня очень порадовало, что в кои-то веки белорусы поверили в самих себя, в свое мнение и его силу.
«Перед этими людьми нужно выплясывать и объяснять, что так тебе живется лучше, что ты не шизофреник»
Ева не планирует оставаться в Могилеве навсегда – говорит, что, скорее всего, переедет в Россию или вернется в Украину: там легче начать трансгендерный переход. Она планирует принимать гормоны и сделать операцию.
– Я очень давно думаю об операции: начала шерстить информацию, наверное, лет с четырнадцати, когда появился интернет. Даже когда-то устроилась ради этого на работу.
Я хочу перейти на гормональную терапию, но в Беларуси это сложно реализовать: нужно пройти комиссию, а там сидят не врачи, а какие-то люди из военкомата, например. И перед этими людьми нужно выплясывать и объяснять, что так тебе живется лучше, что ты не шизофреник. Перед комиссией надо около двух недель отлежать в Новинках.
Ева объясняет, что в России все намного проще: можно просто пойти в аптеку и без рецепта купить препарат, начать свою терапию когда хочешь и на тех препаратах, на которых хочешь (Ева говорит о заместительной терапии эстрогеном. – Ред.). В Беларуси же без рецепта ничего не купить.
– Я сейчас разбираюсь с военкоматом и пока не готова вновь сталкиваться с белорусской номенклатурой. Хочу, чтобы эта дорога была прямой, чтобы не было никаких препятствий. Надо уезжать, хоть в Могилеве и остается большая часть жизни и много приятных воспоминаний.
– Я очень давно думаю об операции: начала шерстить информацию, наверное, лет с четырнадцати, когда появился интернет. Даже когда-то устроилась ради этого на работу.
Я хочу перейти на гормональную терапию, но в Беларуси это сложно реализовать: нужно пройти комиссию, а там сидят не врачи, а какие-то люди из военкомата, например. И перед этими людьми нужно выплясывать и объяснять, что так тебе живется лучше, что ты не шизофреник. Перед комиссией надо около двух недель отлежать в Новинках.
Ева объясняет, что в России все намного проще: можно просто пойти в аптеку и без рецепта купить препарат, начать свою терапию когда хочешь и на тех препаратах, на которых хочешь (Ева говорит о заместительной терапии эстрогеном. – Ред.). В Беларуси же без рецепта ничего не купить.
– Я сейчас разбираюсь с военкоматом и пока не готова вновь сталкиваться с белорусской номенклатурой. Хочу, чтобы эта дорога была прямой, чтобы не было никаких препятствий. Надо уезжать, хоть в Могилеве и остается большая часть жизни и много приятных воспоминаний.
Как происходит трансгендерный переход в Беларуси?
Трансгендерные люди могут испытывать дискомфорт из-за несоответствия своей гендерной идентичности анатомическому полу. Медицина знает один вариант помощи: приведение телесного образа и паспортных данных в соответствие с самоощущениями человека. Степень изменений в теле – под влиянием гормонотерапии или хирургической коррекции – каждый выбирает сам. Все это и называют «трансгендерный переход».
В Беларуси переход регулируется постановлением Минздрава N 163 «О некоторых вопросах изменения и коррекции половой принадлежности». Начать переход разрешают только совершеннолетним – и только людям без психических расстройств.
Сначала человек, решившийся на переход, должен попасть на прием к врачу-сексологу амбулаторно-поликлинического отделения РНПЦ психического здоровья в Минске: сюда едут трансгендерные люди со всей страны. После первого визита к сексологу РНПЦ психического здоровья начинает динамическое наблюдение – но данные об этом не передают по месту работы или учебы решившегося на переход человека.
Что такое наблюдение? Это обследование у врачей, в том числе и сексолога, к которому нужно приезжать не реже раза в три месяца. Проходят генетическое и психологическое обследование, консультации эндокринолога, уролога или гинеколога и т.д. Все этапы обследования полностью бесплатны – заплатить придется только за анализ на кариотип (то есть аномалии хромосом).
Следующий этап – госпитализация в РНПЦ психического здоровья. Чаще всего трансгендерных пациентов кладут в отдельные палаты, но процесс обследования ментального состояния может занять около двух недель. За это время врачи должны убедиться, что человек твердо настроен на переход и не имеет противопоказаний.
Дальше в дело вступает Межведомственная комиссия по медико-психологической и социальной реабилитации лиц с синдромом отрицания пола: 15 специалистов из министерств здравоохранения, обороны, внутренних дел, юстиции и образования могут задавать вопросы, чтобы после голосованием принять решение о том, может ли человек совершить переход. Обжаловать отрицательное решение нельзя, но можно прийти на повторное заседание не раньше, чем через полгода. А вот разрешение комиссии на изменение гендера в документах действует бессрочно.
По закону гормонотерапию трансгендерному человеку могут назначить только после двух лет наблюдения, успешной социализации, получения разрешения на смену документов и операции. Но очень часто человек без гормональных препаратов просто не сможет выглядеть так, как он хочет: они оказывают очень большое влияние на внешность и из-за этого – на социализацию.
В Беларуси переход регулируется постановлением Минздрава N 163 «О некоторых вопросах изменения и коррекции половой принадлежности». Начать переход разрешают только совершеннолетним – и только людям без психических расстройств.
Сначала человек, решившийся на переход, должен попасть на прием к врачу-сексологу амбулаторно-поликлинического отделения РНПЦ психического здоровья в Минске: сюда едут трансгендерные люди со всей страны. После первого визита к сексологу РНПЦ психического здоровья начинает динамическое наблюдение – но данные об этом не передают по месту работы или учебы решившегося на переход человека.
Что такое наблюдение? Это обследование у врачей, в том числе и сексолога, к которому нужно приезжать не реже раза в три месяца. Проходят генетическое и психологическое обследование, консультации эндокринолога, уролога или гинеколога и т.д. Все этапы обследования полностью бесплатны – заплатить придется только за анализ на кариотип (то есть аномалии хромосом).
Следующий этап – госпитализация в РНПЦ психического здоровья. Чаще всего трансгендерных пациентов кладут в отдельные палаты, но процесс обследования ментального состояния может занять около двух недель. За это время врачи должны убедиться, что человек твердо настроен на переход и не имеет противопоказаний.
Дальше в дело вступает Межведомственная комиссия по медико-психологической и социальной реабилитации лиц с синдромом отрицания пола: 15 специалистов из министерств здравоохранения, обороны, внутренних дел, юстиции и образования могут задавать вопросы, чтобы после голосованием принять решение о том, может ли человек совершить переход. Обжаловать отрицательное решение нельзя, но можно прийти на повторное заседание не раньше, чем через полгода. А вот разрешение комиссии на изменение гендера в документах действует бессрочно.
По закону гормонотерапию трансгендерному человеку могут назначить только после двух лет наблюдения, успешной социализации, получения разрешения на смену документов и операции. Но очень часто человек без гормональных препаратов просто не сможет выглядеть так, как он хочет: они оказывают очень большое влияние на внешность и из-за этого – на социализацию.
